Чужой (СИ) - Герман Сергей Эдуардович (е книги .txt) 📗
Старик кончил говорить, махнул рукой. Мужчины встали. Поняв, что разговор окончен и ему тоже надо выходить, Женька направился к выходу.
Так получилось, что выйдя из дома, Женька оказался в окружении сыновей Ахмета. Его толкнули за угол дома. Падая, он напоролся лицом на чьё-то колено, почувствовал во рту солёный вкус крови. Потом чьи-то сильные руки подняли его. Пока Женька пытался удержать остатки сознания, кто-то ударил его локтем в солнечное сплетение. Задыхаясь, он начал опускаться на колени, но упасть ему не дали. Сильные удары швыряли его в разные стороны. Женька испугался, что если он упадёт, то его забьют, затопчут до смерти. Сплёвывая кровь, он всё поднимался и поднимался на ноги, боясь потерять сознание. Наконец, старший бородач, коротко хекнув, подпрыгнул и ударил его каблуком в лицо. Женька, вскинул руки и опрокинулся навзничь. Свет померк в его глазах, и он уже не чувствовал, как чьи-то руки затащили его в летнюю кухню.
Когда он пришёл в себя, то увидел старика с пегой всклокоченной бородёнкой, который пил чай из большой фарфоровой кружки с отбитыми краями. Мужчины что-то сказали ему по-чеченски. Старик вскочил на ноги, помог уложить Женьку у стены. Потом принёс воду и, намочив полотенце, стал обтирать окровавленное лицо. Старший сказал:
- Переодень его. К вечеру как оклемается и пусть почистит загон для скота. Передай ему, как очухается, что это цветочки. Если кто-нибудь пожалуется на его поведение, или он вздумает убежать, я повешу его на собственных кишках.
Старик всплеснул руками:
- Шамиль, куда ему безать, ты посмотри сам, он еле живой, в цём душа держится.
Потоптавшись на месте, мужчины ушли, через некоторое время пришёл младший Идрис, принёс пакет с одеждой. Женька к этому времени уже пришёл в себя, сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Старик подал ему кружку с водой, руки солдата дрожали. Расплёскивая воду на пол, он напился. Идрис оскалил в улыбке белые зубы:
- Ну, что, ожил, солдат? Ничего, за одного битого - двух небитых дают. Оглянувшись по сторонам, протянул ему длинную папиросу.
- На! Вечером покуришь, это кайф, шайтан-трава. Только отцу не говори, старик у нас строгий,будет ругаться.
Охая, и всё время что-то бормоча, старик с бородой, его звали Андрей, помог Женьке снять одежду и переодеться. Военный камуфляж, сапоги, ремень свернул в кучу и куда-то унёс. Женька натянул на себя старые спортивные брюки, рубашку, свитер. Всё тело болело, кружилась голова, глаза заплыли и превратились в узенькие щёлочки. Вернулся с улицы Андрей, оглядел его распухшее лицо, сочувственно поцокал языком:
- Ну, ницо, ницо, до свадьбы заживёт.
У него не было передних зубов, речь получалась невнятной, шепелявой.
- Это они сейцас озверели. Старшего, Мусу, убили федералы. Ты его сына узе, наверное, видел, его Алик зовут, дусевный мальчишка. Я эту семью узе десять лет знаю, хорошая была семья, зазиточная, работящая, но война проклятая всё переломала. Это она из людей зверей делает.
К вечеру братья уехали. Женька с Андреем выгнали на улицу коз, вычистили и убрали навоз. Голова кружилась и болела, Женька чувствовал подступающую тошноту. Но он был жив, события последних суток его совершенно измотали, и он не знал, хорошо это или плохо, что судьба пощадила его. Вечером он отдал папиросу с анашой Андрею, сам курить отказался. В его посёлке пили водку, но к «отраве» большинство сверстников относилось отрицательно. В роте большинство солдат за анашу готовы были отдать патроны или сухпай, Женька и сам пару раз пробовал курить, но не понравилось, так и не привык.
Маленький Алик принёс банку молока и хлеб. Накурившись, Андрей сделался болтлив, счастливо улыбался, показывая беззубые дёсны, хохотал. Женька заметил, что у мальчика на сапоге порвалась застёжка-молния. Попросил его разуться, вдел толстую нитку в иголку и аккуратно зашил порванный шов. Мальчик притопнул ногой и убежал.
Спал Женька плохо, просыпаясь, видел в окно оранжевую луну и скачущие вокруг неё звёзды. Андрей храпел на продавленном диване, но только Женька подошёл к двери, чтобы выйти во двор по нужде, как храп прекратился и раздался голос:
- Ты куда?
Женька ответил, храп возобновился. На улице было холодно, изредка взлаивали собаки. Женька прикрыл глаза и представил родной посёлок. Так же лаяли собаки, так же светили звёзды, только меньше снега, да не такая густая тишина. Здесь она была вязкая, тревожная, как в тёмном подвале, не знаешь, где и обо что споткнёшься.
Заскрипела дверь, белея нижним бельём, показался Андрей, зевнул, помочился в снег. Тут же, носками ботинок закидал снегом, жёлтую лужу.
- Ты, парень, не перезивай, самое главное, что остался живой. Это из могилы выхода нет, а из тюрьмы - всегда есть. Бог даст, всё образуется. Мысли вредные гони от себя, бежать отсюда бесполезно, горы кругом. Догонят с собаками, замучают, так что терпи. Господь укажет выход, пошли лучше спать.
Так для Женьки Найденова началась жизнь в семье Усмановых.
Рано утром он и Андрей просыпались, пили чай с хлебом, кормили скотину, носили воду, кололи дрова.
Женька убирался в доме, мыл полы, делал всю работу в доме. С Ахмедом и женщинами он почти не разговаривал, сторонился. Среди дня или вечером, в комнату, где они жили с Андреем, прибегал Алик, приносил поломанные игрушки. Женька их ремонтировал, разговаривал с мальчишкой, рассказывал ему всякие истории из своего детства, оттаивая душой, смеялся. Как- то поехали в лес за дровами. Женька присмотрел подходящую ветку, спилил её, захватил с собой. Сосед Юнус, с автоматом сопровождающий их в лес, покосился, спросил:
- Зачем тебе эта палка?
Женька ответил, что будет вырезать деревянные ложки. Вернувшись домой, он срезал сучки, натянул тетиву, обмотал изолентой. Алик, когда увидел, обомлел:
- Ты это сделал мне, Женя?
Тот утвердительно кивнул головой. Мальчик весь день пропадал на улице, стрелял из лука в птиц, валяющиеся банки. Вечером принёс молоко, домашние лепёшки. Тихо сидел рядом, никуда не торопился. Женька сидел у стола, ремонтировал старые ботинки, которые притащил Андрей, старая обувь совсем прохудилась.
Солнце клонилось к закату. В комнате темнело. Заработал движок генератора. Женька вспомнил, как в детстве увлекался приключениями, начал рассказывать про Робинзона, как он попал на необитаемый остров, как встретил Пятницу. Многое из прочитанного он уже не помнил, приходилось напрягать фантазию, выдумывать. Мальчик слушал, затаив дыхание, глаза его блестели. Рассказав историю о знаменитом скитальце, Женька, видя неподдельный интерес мальчика, стал рассказывать о трёх мушкетёрах. Только он дошёл до момента дуэли Д’Артаньяна с мушкетёрами Атосом, Портосом и Арамисом, пришла Марьям, мать Алика. Женька вначале смешался, потом оправился от смущения, продолжил свой рассказ. Увлекшись, он даже вскочил из-за стола и шилом, как шпагой нанёс несколько уколов воображаемым гвардейцам кардинала. Алик смеялся, Марьям тоже заулыбалась, потом взяла сына за руку, сказала:
- Поздно уже, тебя ждет дедушка, вы должны читать коран.
Через две недели в аул привезли тело одного из сыновей Усмановых, Аслана. Во время нападения на милицейский блок-пост пулемётная очередь разворотила ему грудь и живот. Разорванные, окровавленные кишки вывалились на землю, и , пытаясь хоть как-то уменьшить рвущую тело боль, Аслан всё подтягивал и подтягивал к животу колени. Он был уже без сознания, но тело ещё реагировало на боль и хотело жить. Его так и привезли домой, в окровавленном, разорванном камуфляже и с окоченевшими, подтянутыми к животу коленями. Его завернули в серое клетчатое одеяло, такие, раздавали в лагере беженцев, в Ингушетии. В доме стоял женский плач и вой. В коморку прибежал Алик, запыхавшись, что-то сказал по-чеченски Андрею, потом повернувшись к Женьке, бросил:
- Пошли со мной, меня послала мама, тебя надо спрятать.
Через лес они пробрались в развалины старой крепости. Алик вытащил из кармана ключ, снял замок с двери подвала, махнул рукой:
