Их было семеро… - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" (список книг txt) 📗
Эльза объяснила, что вон там — пульт органиста, на тех вон подмостках будет стоять хор, а белая, слегка изогнутая лестница, заканчивающаяся небольшой огороженной площадкой, вознесенной очень высоко, почти в центр зала, — это кафедра, с которой будет произносить свою проповедь епископ.
Среди резвящихся детей и занятых каждый своим делом взрослых Назаровы и Эльза были в кирхе единственными праздными людьми. Вероятно, именно поэтому режиссер неожиданно подбежал к ним и стал что-то быстро говорить по-немецки, обращаясь к Назарову-старшему.
— Он просит вас подняться на кафедру епископа и что-нибудь сказать, — перевела Эльза.
— Я? — изумился Назаров. — Что я могу сказать с епископской кафедры? Да еще по-русски!
— Не имеет значения. Четыре-пять фраз. Любых. Ему нужно проверить, как работают микрофоны, — объяснила Эльза.
Назаров-старший повернулся к сыну:
— Вот пойди и скажи. Надеюсь, тебе уже есть что сказать городу и миру.
— Найн! Найн! — запротестовал режиссер. Эльза перевела:
— Ему не нужен молодой голос. Ему нужен голос человека ваших лет. Тут большое значение имеют обертоны.
Назаров-старший чуть помедлил, усмехнулся и неторопливо двинулся к лестнице. И по мере того как он уверенно-неспешно, без всякого видимого напряжения одолевал довольно крутые ступени, зал затихал, а когда он оказался на площадке кафедры, все и вовсе побросали свои дела и даже прикрикнули на шумящих детей: настолько значительной, источающей силу и уверенность была фигура этого человека.
— Говорите, пожалуйста! — по-немецки крикнул ему снизу режиссер.
— Даже не знаю, что и сказать…
— Гут! Нох айнмаль! Hyp филе, битте!
— Просит еще раз, только побольше, — перевела Эльза.
Назаров положил руки на перильца кафедры, немного подумал и произнес несколько фраз.
— Зер гут! Данке шён! — поблагодарил его режиссер и занялся другими делами.
Только два человека в кирхе — Эльза и Алекс — поняли, что сказал Назаров-старший.
А сказал он вот что:
— С этого места нельзя произносить пустых слов. Отсюда можно только провозглашать. И я говорю всем: пройдет не так уж много лет, и мой сын будет Президентом России!
Вот это он и сказал.
Из стенограммы допроса Эльзы Рост инспектором Ф. Шмидтом:
«Шмидт. Что было дальше?
Рост. Господин Назаров сказал, что времени больше нет и нам нужно ехать на яхту, чтобы успеть переодеться и приготовиться к приему гостей. Мы вернулись на набережную, на маленьком белом катере подплыли к яхте „Анна“ и поднялись на борт.
Шмидт. Опишите, пожалуйста, яхту.
Рост. Господин инспектор, я не могу этого сделать. Такое я видела только в фильмах об американских миллионерах.
Шмидт. Когда вы поднялись на яхту, гости уже были там?
Рост. Нет, только команда. Пять или шесть человек. Минут через сорок приехали музыканты — струнное трио из оперного театра, двое мужчин и женщина. Потом появились официанты из ресторана „Четыре времени года“, они привезли коробки с напитками и закусками для приема а-ля фуршет. И только позже, часам к шести, начали съезжаться гости.
Шмидт. Сколько было официантов?
Рост. Пять человек.
Шмидт. Пять? Вы уверены в этом?
Рост. Абсолютно.
Шмидт. Но менеджер ресторана „Четыре времени года“, которого я допрашивал перед вами, утверждает, что посылал на яхту только четырех официантов.
Рост. Не знаю, почему он так говорит. Я постоянно передавала им распоряжения господина Назарова и его русских гостей и совершенно точно знаю: их было пятеро. Четыре молоденьких, прекрасно обученных официанта и бармен, постарше, лет тридцати.
Шмидт. В чем они были?
Рост. В черных фраках.
Шмидт. А гости?
Рост. Мужчины — в белых смокингах, а женщины — в вечерних платьях.
Шмидт. Сколько было гостей?
Рост. Человек двенадцать. Кроме самого господина Назарова и его сына. Как я поняла, в основном русские друзья господина Назарова. Только один из них хорошо говорил по-немецки. Он почти не вынимал изо рта сигару. Господин Назаров обращался к нему на „ты“ и по имени — Борис, они были примерно ровесниками. Двое из гостей были немцами. Один пожилой, лет шестидесяти. Судя по акценту — местный, из Гамбурга. Второй, помоложе, лет сорока пяти, — откуда-то из Баварии, возможно — из Мюнхена.
Шмидт. Какие женщины были на приеме?
Рост. Три пожилых дамы. Одна русская, жена Бориса. Две других — жены немецких господ. И еще четыре очень красивые девушки — топ-модели из ателье Люмберта. Их пригласили, как я понимаю, чтобы развлекать гостей.
Шмидт. Где проходил прием — на верхней палубе или в каюте?
Рост. Внизу, в кают-компании. На улице было очень холодно, дул ветер. Поэтому господин Назаров даже отменил прогулку на яхте по Эльбе, которую сначала планировал.
Шмидт. Откуда вы это знаете?
Рост. Из разговора господина Назарова с капитаном яхты. Они говорили по-английски, у господина Назарова очень приличный английский. Капитан сказал господину Назарову: раз прогулка отменяется, нельзя ли команде сойти на берег, чтобы послушать в каком-нибудь из костелов вечернюю праздничную мессу. Господин Назаров усмехнулся и сказал: знаю, где они будут слушать мессу — на Репербане. Но отпустил всех, в том числе и капитана. Приказал вернуться не позже полуночи. Оставил лишь одного матроса, который управлял катером.
Шмидт. Как проходил прием?
Рост. В высшей степени благопристойно. Светский раут. Хотя, признаюсь, раньше на светских раутах мне бывать не приходилось. Трио играло Гайдна, Вивальди, иногда танцевальную музыку — танго, вальсы. Гости разговаривали, смеялись, танцевали с девушками и пожилыми дамами. Пили мало, в основном шампанское и сухой мартини. В половине десятого вечера уже начали разъезжаться. Весь прием длился не больше трех часов.
Шмидт. И все это время гости находились в кают-компании?
Рост. Нет. Примерно через час после начала приема господин Назаров, Борис и оба немецких господина уединились в одной из кают. Их не было около часа. Потом они вернулись и присоединились к гостям.
Шмидт. Давайте еще немного поговорим об официантах. Они были немцами?
Рост. Да, все пятеро. И говорили только по-немецки. Лишь бармен, его звали Карл, немного понимал по-русски. На мой вопрос, где он изучал этот язык, сказал, что его дед несколько лет после войны провел в русском плену, научился там хорошо говорить по-русски и учил Карла.
Шмидт. Не заметили ли вы чего-нибудь странного в поведении официантов?
Рост. Совершенно ничего. Все безукоризненно справлялись с работой. Особенно Карл, гости очень хвалили его мартини. Единственное, на что я обратила внимание… Впрочем, вряд ли это важно.
Шмидт. И все-таки?
Рост. Мне показалось, что фрак у Карла немного не такой, как у других официантов.
Шмидт. Что значит — не такой? Плохо сшит? Не по росту?
Рост. Наоборот. Он был лучше, чем у других. Как будто от другого портного, гораздо выше классом. Не могу сказать ничего конкретного, но мы, женщины, такие вещи очень хорошо чувствуем.
Шмидт. Вы сказали, что в половине десятого гости начали разъезжаться…
Рост. Да. Сначала катер отвез на набережную немецких господ с их женами, потом других гостей. На набережной их ждали машины. Потом уехали музыканты со своими инструментами. Потом отправили официантов.
Шмидт. Всех пятерых?
Рост. Нет, сначала молодых — в катере всего четыре места для пассажиров. Следующим рейсом должны были уехать я и Карл. Мы стояли уже одетыми на палубе, когда господин Назаров сказал Карлу: „Задержись, ты мне еще понадобишься“. Карл попытался возразить: он живет на другом конце Гамбурга, автобусы перестанут ходить, а такси он не может себе позволить. Господин Назаров сказал: получишь на такси. Карл продолжал настаивать: его жена будет беспокоиться, а предупредить ее он не может, так как дома у них нет телефона. На что господин Назаров ответил: ничего, перебьется. Он поблагодарил меня за работу, галантно помог спуститься в катер. Последнее, что я слышала, были слова господина Назарова, обращенные к Карлу: принеси-ка нам с сыном водки, мы будем в капитанской рубке. И чего-нибудь зажевать. Он повторил: просто водки, а не этих твоих мартини, да поживей!..
Шмидт. Почему в капитанской рубке?
Рост. Не знаю. Может быть, потому, что из рубки прекрасный вид на город и порт.
Шмидт. Что было дальше?
Рост. Я высадилась на набережной, села в свой автомобиль и уехала домой. Что после моего отъезда происходило на яхте, не имею ни малейшего представления. О том, что случилось, я узнала только на следующий день из газет…»
