Свора - Молчанов Андрей Алексеевич (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
На территории, приватизированной по бросовой цене в период развития демократии и одновременно коррупции, Геннадий поставил строение, разместив в нем свой офис, конференц-зал, где проходили пьянки-гулянки, несколько спальных комнат и, естественно, сауну с обширным предбанником. Кроме того, пространство одного из подсобных помещений целиком занимала сваренная из арматуры клетка, куда помещались для вразумления некоторые из упорствующих терпил.
Рядом с клеткой располагался стеклянный столик, на котором лежал, прикрытый марлевой простынкой, набор хирургических инструментов, – фрагмент обстановки, позаимствованный Геной из фильмов о гестапо. Впрочем, заимствование приносило положительный практический результат: взирая из клетки на хромированную сталь карцангов и щипцов, многие из коммерсантов давали согласие на выплаты буквально в течение получаса.
В отношении особо мужественных и непокорных Гена применял гордость своей медтехнической коллекции – машинку для ампутации пальцев. Округлое лезвие, взрезавшее жертве кожу на суставе (далее дело покуда не шло), производило поразительный эффект при достижении той или иной договоренности.
Для редких экземпляров, державшихся со стойкостью мазохистов, у Гены существовала особая технология обращения: в тот миг, когда лезвие машинки уже было готово оттяпать пальчик испытуемого, в дело вмешивался гуманист Костя, осмотрительно не желавший брать на себя статью о нанесении тяжких телесных повреждений. «Стоп! – обычно произносил Костя в самый напряженный момент. – Этот мужик мне нравится… Люблю людей с характером, таких грех уродовать! Я вот как думаю: человек просто заблуждается, дадим ему шанс… Пусть посидит у нас, подумает…» – после чего герой препровождался в расположенный на территории стоянки канализационный колодец. Колодец, закрываемый толстенной чугунной крышкой, глубину имел более пяти метров, на дне его по осклизлому желобу текла вонючая темная влага, и, просидев в бархатной черноте вертикальной зловонной трубы несколько часов, жертва быстро приходила к мысли, что деньги и блага земные – тлен и прах в сравнении со свободой, свежим воздухом и возможностью ходить по земле, глядя на небо. В колодце остро и быстро постигалась суть вечных ценностей, забываемых в погоне за суетными богатствами.
Гена любил свою «базу» и навещал ее каждодневно. Хотя порой завидовал боссу северопортовой группировки, которому принадлежали стоявшие на якорях плавучие гостиницы с барами и ресторанами.
Гостиницы, чей контингент составляли респектабельные иностранцы, приносили внушительный и стабильный доход; кроме того, с помощью подобного бизнеса легко отмывалась наличность, а в пустующих номерах-каютах, отделанных ценными породами дерева, проходили встречи, разборки и оргии. Что же касается бесед с терпилами, то на психику последних великолепно действовал вид темной, глубокой воды, омывающей борта посудин…
Да, красиво устроилась портовая братва, с шиком! Однако и ему, Геннадию, гневить Бога не стоит: как ни крути, а собственная земля – это тебе не ничейная водица, это капитал на все времена… Если, конечно, коммунисты к рулю не вернутся… Тогда – труба!
Он механически перекрестился.
Суеверный, как большинство жуликов, трусливо осознающий беспросветную греховность своего бытия, Геннадий смешно и глупо, к месту и всуе впадал в ритуально-религиозный раж, хотя о сути покаяния имел представление весьма общее. Покаяние подменялось вдумчивой скороговоркой: «Прости меня, Господи…» – и сопутствующим вознесением крестного знамения, что олицетворялось в его сознании с автоматическим прощением Отцом Небесным всяческих сомнительных деяний. Мол, слаб человек перед искушением, но ведь сознаю грех, уже немалое дело… Впрочем, подобной логикой в повинности перед Высшим Судией руководствовался не он один, метода издавна отличалась распространенностью широчайшей…
В офисе Геннадий увидел знакомую картину: ведающий продажей машин менеджер и разбитная секретарша пили чай, калякая о том о сем.
Получив отчет о прошедшем рабочем дне, увы, не отмеченном ни единой продажей, Гена отпустил работничков по домам, отчитал ночного сторожа за похмельный перегар и уединился с Костей для обсуждения текущих дел.
Обсуждать, собственно, было нечего, перемалывали одно и то же: проблему финансового кризиса, резко упавшие доходы подопечных коммерсантов, необходимость какой-нибудь крупномасштабной аферы с банковскими кредитами, затем вновь возвращались к теме получения мзды с бизнесменов…
– Сюсюкаем мы с ними и нянчимся! – рубил воздух ребром ладони Костя. – Ишь, денег у них нет! Есть деньги! Глянь, на каких тачках ездят и в каких прикидах!
– От прошлой малины…
– Ладно тебе! Сколько, как говорится, людей ни воспитывай, а им все равно хочется жить хорошо! Свирепо с ними надо, вот чего! Брать за шкирман – и сюда! В клетку, в колодец… И побольше садизма! Сразу бабки появятся! Садизма побольше! Кстати… Может, телок выпишем, а? Скажу сторожевому, чтоб сауну прогрел…
– Не… – Геннадий осторожно помассировал ладонью затылок. – Не в настроении я… И чайник чего-то трещит… Видать, магнитная буря.
– В смысле?
– Ну, в атмосфере какая-то непонятка…
– А-а…
Поставив «мерседес» в гараж, располагавшийся у торца дома, вошел в парадное.
Дом был реконструирован, жили в нем несколько весьма обеспеченных семей; квартира Геннадия занимала весь четвертый этаж, на котором лифт открывался лишь с помощью посланного с карманного пульта сигнала.
Геннадий вошел в квартиру, встретившую его темнотой и тишиной. Жена с ребенком лишь завтра к вечеру должны были вернуться из Турции, после отдыха на побережье.
Некоторое время он бестолково бродил по комнатам, вперемешку заставленным антикварной и новомодной зеркальной мебелью, громоздкими статуями из мрамора и чугуна, задевая макушкой развесистые театральные люстры и бессмысленно озирая аляповатые картины в золоченых рамах.
В обстановке квартиры властвовали дремучая безвкусица и карикатурная пошлость, но данные понятия были Геннадию попросту неведомы, все, чем блистало и пыжилось пространство его жилища, вселяло в него чувство основательности и благополучия. Да и вообще красиво…
Посмотрев по трем телевизионным каналам криминальные новости прошедшего дня, он, поразмыслив, набрал номер телефона Грыжи.
Трубку сняла Люська, супруга товарища-пьяницы.
– Ну, как твой?.. – кратко вопросил Геннадий.
– Опять в стельку! – донесся беспечный, со смешком ответ.
– Спит?
– Так не спят, так умирают…
– Ну тогда давай ко мне, он все равно не раньше полудня очухается.
– А…
– Моя завтра вернется, все тихо.
– Поняла!
– И ликерчик твой любимый имеется, ананасовый…
– Ну сейчас, красоту наведу…
– У тебя там всегда красота!
– Хи-хи…
Грыжа
Проснулся Грыжа в пять утра, охваченный какой-то неясной, тянущей душу тревогой.
Такие пробуждения случались у него исключительно в тех случаях, когда накатывала жажда, и приходилось, стеная в потемках, трудно добираться длинной коридорной стезей на кухню, где в самом низу холодильника ждал его неизменный и неиссякаемый источник в виде картонки, набитой банками с пивом.
Но на этот раз не мучила Грыжу жажда, равно как и иное томление физического свойства.
Смятен был дух.
Тревога одолевала Грыжу; смутное воспоминание о какой-то утрате – давней, затертой в памяти и вдруг шальным бумерангом вернувшейся и поразившей зеваку метателя.
Сон навеял тревогу, сон, в котором очнулась сама собою раскрепощенная память, воссоздав нечто полузабытое: какой-то немой удар, свет фар, крики людей из мглы полуночной улицы…
С трудом, но уяснил Грыжа суть возрожденных образов: авария! Ну да… Куда-то ехал он ночью. кажется, со Стенькиным. Два или три года назад. И куда-то они крупно въехали.
Ну и что? Стенькин жив, машина продана… Лом этот… «Семерка» вроде…
Откуда же тревога? Откуда?
