Московский душегуб - Афанасьев Анатолий Владимирович (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
– Нет, с тобой, Гоги, будь что будет.
Колесо крутилось в мертвой тишине, как в вакууме, но все же чуть слышно покряхтывало, и при каждом загадочном звуке батыры бросали на Гоги красноречивые взгляды. Он был по-прежнему безмятежен и странно задумчив, словно родные цветущие долины издалека отбрасывали на его каменный лик благословенный отсвет. Целлулоидный шарик замер точно напротив крупье. По залу пронесся вздох умиротворения.
Крупье зацепил лопаткой обе пачки долларов и поволок к себе. Самые предусмотрительные зеваки начали отступать к дверям.
– Теперь будем тебя убивать, Гоги, – с приятной улыбкой сообщил Нартай, и его напарник печально закивал бритой башкой: дескать, что поделаешь, другого способа восстановить попранную справедливость уже нет.
Гоги ответил:
– Зачем убивать? Это рулетка. Сегодня тебе везет, завтра – мне.
– Ошибаешься, генацвале. Сегодня было тебе, и вчера тебе, и завтра будет тебе. Но это поправимо.
Два выстрела раздались одновременно, стреляли, конечно, телохранители, и оба выдали хороший результат.
Гоги согнулся, схватясь рукой за плечо, где на белоснежную рубашку мгновенно выползло червячное пятно. Вторая пуля подсекла трос, на котором висела люстра, и хрустальная громада, разбрызгивая разноцветные лучи, с грохотом обрушилась на колесо рулетки. Как по мановению волшебной палочки, мирное помещение, обустроенное для задушевного отдыха, обернулось полем сражения и паники. Истошные крики, пальба, топот, смачные звуки ударов, звон стекол – все смешалось в единый невообразимый клубок. Сохранившие присутствие духа азиаты, окруженные дисциплинированной охраной, шаг за шагом пробивались к выходу. Нартай успел прихватить с собой Таню, волочил по полу, зажав ее голову под мышкой, – уж больно она ему, видно, легла на душу. Таня мелко сучила ножками, как стреноженная козочка. Ей нечем было дышать. Теперь стреляли не только налетчики, били и по ним. Откуда-то насыпались в комнаты вооруженные хлопцы с разъяренными лицами. Уже двое-трое мужчин корчились на паркете с пулей в боку, а один в изумлении разглядывал рукоять огромного ножа, вставленного ему прямо в брюхо. Мельтешил, визжал, метался за стойкой Лева Клоп, которому в очередной раз вышибли вставную челюсть. Похоже, кто-то просто созорничал в общей неразберихе. Лева был абсолютно безвреден со своими "Кровавыми Мери" и "Солнцами Невады". У самых дверей отступающая группка наткнулась на Витеньку Строгова. Увидя, в каком плачевном положении очутилась его хозяйка, он преобразился и совершил свой последний подвиг. По-бычьи взревев, ринулся в самую гущу схватки, его лихие колотушки замелькали со сверхъестественной скоростью, врубаясь в любое препятствие. Его поразительный напор, казалось, на мгновение приостановил всякое движение вокруг, и он прорвался-таки к Нартаю и навесил ему чугунную блямбу в переносицу. Пахан закачался, заурчал и разжал руки. Таня ужом скользнула к стене. В ту же секунду один из телохранителей обернулся, напружинил руку и выстрелил Витеньке Строгову в одышливо распахнутый рот. Тяжко всхлипнув, он повалился на бок, и его чистая безалаберная душа без всякой натуги покинула бренное тело.
Едва азиаты выкатились за дверь, в разгромленном помещении, будто по звуку ангельской трубы, установилась гулкая чуткая тишина. Да и некому было больше особенно шуметь. Кто мог, тот улепетнул, остальные жались по углам или зализывали раны. Таня положила мертвую кудрявую головку Витеньки Строгова себе на колени и баюкала его, точно уснувшего ребенка. К ней прихромал Лошаков, невредимый и сосредоточенный.
– Черт знает что! – сказал расстроенно. – Вавилонское столпотворение! Рукав вон, гляди, оторвали от пиджака. Может быть, нам лучше уехать отсюда? А что такое с Витюней?
– Хорошо держишься, – похвалила Таня. – Витюня получил полный расчет… Ступай к Гоги, забери мои денежки.
– Хорошо, – кивнул Лошаков. Сторонясь ползающих под ногами стонущих раненых людей, он вернулся в рулеточный зал, где женщина в белом халате перевязывала Гоги Меридзе плечо. По нему незаметно было, что он страдает. Напротив, Лошаков давно не видел человека, столь явно довольного судьбой. Свободной рукой он с удовольствием оглаживал женщину по пышному заду, как добрый хозяин ласкает лошадь, прежде чем оседлать.
Все, что происходило вокруг, казалось Лошакову вполне естественным и ничуть не удивляло. В первые секунды, когда началась пальба, он испытал приступ сверхъестественного, неведомого ему доселе ужаса и был абсолютно уверен, что люстра, грохнувшаяся на стол, одновременно размозжила и его собственную голову; но потом вдруг наступило просветление, он как бы переместился в иное измерение, где ни с ним самим, ни с кем-либо Другим уже не могло случиться ничего дурного.
– Меня послала Таня, – почтительно обратился он к доблестному грузину. – Если вас не затруднит, не могли бы вы вернуть ее выигрыш?
Гоги Меридзе повелительным движением бровей остановил какого-то свирепого джигита, нацелившегося вцепиться профессору в глотку.
– Сколько же ей причитается?
– Она не сказала, – огорчился Лошаков.
– Так сходи и уточни. Иначе получается беспредметный разговор. Ты согласен, брат?
– Разумеется, сейчас я выясню.
– Лучше позови ее сюда. Выпьем вина за счастливое спасение от варваров.
На обратном пути Лошаков наткнулся на Леву Клопа" который выполз из-за стойки.
– Эй ты, морда! – прошамкал он снизу. – Осторожнее шагай, протез раздавишь. – Профессор послушно сделал крюк. Таня звонила по телефону, висящему на стене у выхода из казино и чудом уцелевшему. На той стороне провода трубку снял Миша Губин.
– Мишенька, у меня неприятность, – пожаловалась Таня. – Можешь меня выручить?
– Что с тобой?
– Тут небольшая заварушка, и Витеньку Строгова кокнули. Приезжай, пожалуйста, за мной.
– Где ты?
Таня назвала адрес: Коньково…
– Ты приедешь?
– Да, приеду.
Таня повесила трубку и взглянула на Лошакова так, словно увидела впервые. У нее было чудное лицо, какое-то подмокшее. Лошаков доложил, что Гоги затрудняется в размере суммы и приглашает ее выпить. По дороге они снова повстречали Леву Клопа, который уже добрался до противоположной от стойки стены.
– Мадам, – церемонно прогундосил он с пола. – Вам не попадался на глаза мой зубной протез?
– Левчик, не переживай, купишь новый.
– Да, но это будет уже пятый по счету, – в отчаянии воскликнул бармен с Дикого Запада.
В зале женщина-врач уговаривала Гоги немедленно ехать в больницу, но сама была уже без халата и без платья, и Гоги, самодовольно похрюкивая, сосредоточенно прилаживал ее в какую-то хитрую позицию на рулеточном столе с намерением заняться натуральным мужицким делом. Один из его подручных заботливо сметал веничком с сукна хрустальные осколки.
– Гони десять лимонов, Гоги, – объявила Таня, – и я испаряюсь, чтобы тебе не мешать.
– Как может мешать красивый женщина, вай! – Гоги с сожалением поглядел на распростертую на столе врачиху. – Не получится сейчас, дорогая, нет. Очень больно плечо. Ранил пулей, гад.
Женщина приподнялась и села на столе, ничуть не обескураженная.
– Ну и нечего затеваться. Поедем в больницу, надо рентген сделать. Нельзя с этим шутить.
– Я жду, Гоги, – напомнила Таня. – Десять лимонов с тебя.
– Откуда я знаю, что ты не в доле с этими чурками.
– Я свои фишки ставила, ты же видел.
– А это кто с тобой? – Гоги ткнул пальцем в Лошакова.
– Мой друг и свидетель.
Гоги махнул рукой, и двое крепких белобрысых парней, подхватя Лошакова под локотки, мигом удалили его из зала.
– Зачем нам свидетель, вай?
– Гоги, не горячись!
– Кто горячится, Таня, детка! Я тебе в том году что предлагал, да? Ты очень гордая. Адрес мой помнишь? Завтра приходи. Гоги не жадный, нет. Гоги влюбчивый.
Тане он нравился: упитанный горный козел без всяких комплексов. Голый до пояса, с перебинтованным плечом, мускулистый, стоически перемогающий боль – хоть сейчас на случку. Но она никогда не играла по чужим правилам.
