Игра для героев - Хиггинс Джек (чтение книг .TXT) 📗

Он все понял с одного взгляда и сказал Штейнеру:

– Самое верное – выслать лоцманский бот из Шарлоттстауна, но мне понадобится помощь. Пусть ваши парни отвезут меня туда на машине и помогут на борту.

Штейнер вызвал Ланца и Шрейбера; не успел он дать указания, как на узкой улочке появился штабной «мерседес» и остановился у эллинга.

Вышедший Радль разглядел незадачливого беднягу в заливе.

– Кто это?

– Точно не знаю, – сказал ему Штейнер. – Вероятно, летчик. Похоже, на нем летная куртка. Я высылаю Ланца и Шрейбера вместе с мистером Скалли на лоцманском боте.

– Удивляюсь вам, Штейнер, – со вздохом сказал Радль. – Сколько раз вам говорить, что я распоряжаюсь в пределах бухты? Все, что происходит за волноломом, – дело моряков.

Он был прав и не прав, как всякий службист, упершийся лбом в устав и инструкцию. Вряд ли он жаждал спасти утопающего – ему хотелось подтолкнуть Штейнера, заставить его сделать ложный шаг, подставиться.

– Осмелюсь напомнить господину полковнику, – тихо сказал Штейнер, – что проект «Черномазый» подпадает под непосредственное управление военно-морской группы «Запад».

– Дорогой Штейнер! «Черномазый» больше не существует. Вы и ваши люди – снова солдаты. Доводы ваши неубедительны.

Наступило зловещее молчание, и я услышал, как Хаген шепнул Фитцджеральду:

– Бога ради, сэр, скажите, что происходит? Неужели никто не хочет ничего сделать для того несчастного?

Фитцджеральд пропустил вопрос мимо ушей и подошел ко мне. Он побледнел, смотрел напряженно и смятенно.

– Сделайте хоть что-нибудь! Кажется, вас здесь слушают.

Раньше он так не говорил.

– Что именно? – серьезно спросил я.

Думаю, он меня вмиг возненавидел и даже собрался ударить, но ему претило драться. Вместо этого он направился нетвердой походкой к Радлю, то и дело спотыкаясь, – никак не мог рассчитать длину шага при скованных ногах.

– Полковник Радль, – четко сказал он по-немецки, – должен предупредить вас, сэр, что я намерен доложить о вашем поведении соответствующим властям при первой же возможности.

Радль не обратил на него внимания, прошел мимо так, будто его и не было. Вынув портсигар, он аккуратно достал сигарету, зажал в зубах и взглянул на Штейнера. Штейнер вынул старую зажигалку, которой он обычно пользовался, ту, которая была сделана из винтовочного патрона, и поднес к сигарете огонь.

– Спасибо, Штейнер.

Наступило безмолвие, только ветер посвистывал в проволочных заграждениях. Небо быстро затягивали тучи, серые и набухшие от дождя. Человека в воде, подхваченного течением, быстро относило к дальней оконечности залива. И вдруг что-то произошло там, в таинственных глубинах вод, – фигура в спасательном жилете по большой дуге начала приближаться к берегу.

Кто-то пронзительно вскрикнул, по-моему, рабочий «Тодта», – и все затаили дыхание одновременно.

Прибоя не было; утопающего повлекло к берегу, а затем выбросило на сушу в полусотне ярдов под нами.

Это был летчик. Штейнер не ошибся. На нем были летные сапоги и кожаная куртка. Он упал лицом вниз на отмель, а потом перекатился на спину.

– С Божьей помощью, Штейнер. Теперь он наш, это наша проблема, – сказал Радль.

«Проблема» – точнее слова было не подобрать. Полоса белого песка по ту сторону колючей проволоки была нафарширована смертью. Мне вспомнился холодный рассвет на берегу залива Лошадиная Подкова.

– Какие будут приказания, господин полковник? – спросил Штейнер.

– Дорогой мой Штейнер, – удивленно поднял брови Радль, – подобные дела – ваша специальность. Не смею указывать. – Он пожал плечами. – Надеюсь, что вы не проделаете такую дыру в заграждениях, как там, в заливе. Ясно?

– Так точно, – щелкнув каблуками, ответил Штейнер. – Разрешите приступить?

Радль небрежно махнул рукой, и Штейнер направился к своим четверым товарищам, стоявшим небольшой отдельной группой. Он что-то сказал им, и они немедленно стали расширять проход в проволочных заграждениях, которым пользовались раньше. Штейнер повернулся и подошел к нам с Эзрой.

– Здесь не то что на Лошадиной Подкове, Оуэн. Пройти сквозь проволоку легко. По песку – черта с два.

– Он хочет прикрыться тобой, Манфред, – тихо, но твердо сказал Эзра. – Не попадись.

На лице Штейнера появилась странная ироническая улыбка.

– Мне придется выиграть или проиграть на его условиях, Эзра, разве ты не понимаешь? – Он посмотрел на меня. – А вы, Оуэн, понимаете?

Я кивнул.

– Что я должен сделать?

– Если мне конец, пусть он не выживет. Могу я попросить о таком одолжении?

– Охотно, – согласился я. – Вот вам моя рука. Обещаю, что сделаю это не позже, чем через пятнадцать минут.

– И передайте Симоне, что я ее люблю.

Это прозвучало как требование, а не как просьба. Он круто повернулся и пошел вниз, к проволоке. Его парни уже почти заканчивали: Ланц обрубил последнюю секцию проволоки и откинул ее в сторону. Открылся двадцатифутовый проход к берегу шириной около ярда.

Что он собирается делать? Все молча спрашивали себя об этом; и когда он сделал то, что задумал, люди оцепенели в молчании – это было немыслимо.

Штейнер закурил сигарету, сделал пару глубоких затяжек, отбросил окурок и двинулся сквозь проволоку к берегу так спокойно, словно прогуливался по парку в воскресный день. Послышался невольный вздох ужаса и многоязычный ропот смятения, а потом, словно по общему согласию, снова наступила полная тишина.

Он прошел к воде прямо, как по ниточке. Эзра вцепился мне в руку и простонал:

– Это невероятно, Оуэн! Это чудо...

– Нет, просто везение, – ответил я.

Меня тоже прошиб озноб и по коже пошли мурашки, но я знал, что Штейнеру повезет – он уцелеет. Мы все уцелеем – пока, ибо игра еще не закончена, крупные ставки впереди.

Не слышно было ни звука: мы смотрели в спину Штейнеру, идущему к воде. Он добрался до летчика и опустился рядом с ним на колени. Сзади меня послышался глухой стон. Я обернулся и увидел, что взмокший Хаген крестится.

– Держись, парень, не скули, – сказал ему Грант. – Он должен непременно вернуться.

Штейнер тем временем одним махом взвалил летчика на плечи и повернулся к нам. На таком расстоянии мне не видно было выражения его лица, но казалось, будто оно мне знакомо. Я бросил взгляд на усмехавшегося Радля, подковылял поближе к проволоке и захлопал в ладоши.

– Давай, Манфред! – крикнул я по-английски. – Тебе полагается королевская награда.

Он двинулся обратно. Шел медленно, с тяжестью на плечах, ступни глубоко тонули в мягком песке. Толпа за моей спиной хлынула вперед; солдаты, рабочие «Тодта», рейнджеры и бранденбуржцы – все смешались в одну кучу. Тишина сменилась сдавленным гомоном.

Мне послышался шум машины, но я не отрывал глаз от Штейнера. В толпе произошло движение, и я услыхал голос Падди Райли:

– Матерь Божья!

Рядом возникла Симона. Вцепившись мне в руку, мертвенно-бледная, она сказала:

– Кто-то с батареи позвонил в госпиталь. Мы приехали на санитарной машине.

– Дайте пройти, черт возьми! – крикнул Райли на своем скверном немецком, и толпа расступилась, пропуская двух санитаров с носилками.

Штейнер был уже в двадцати ярдах; вдруг он замер, подняв правую ногу, лицо его застыло. Мы увидели, что он наступил на мину. В толпе кто-то испуганно вскрикнул, люди в страхе начали пятиться, а некоторые бросились на землю в ожидании взрыва.

Взрыва не последовало. Штейнер продолжал стоять, стараясь сохранять равновесие, и лицо его выражало лишь напряженную сосредоточенность. Я оттолкнул Симону и пошел сквозь колючую проволоку, гремя цепью, как сказочное привидение.

Когда я подошел уже достаточно близко, он сказал с улыбкой:

– Что ж так долго?

Я опустился на колени – это удалось мне не сразу из-за цепи на ногах – и аккуратно разгреб песок вокруг мины. Потом бережно вынул ее и поставил набок.

– Бесчувственная скотина, – проговорил он.

Я мотнул головой и огрызнулся: