Вход в плен бесплатный, или Расстрелять в ноябре - Иванов Николай Федорович (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Черта с два! Мышь успевает выбить лапой хлеб и вместе с ним скрывается под нарами, в минном поле. Беру кусок побольше, запихиваю в самую глубину мышеловки. Еще несколько минут в ожидании – и удача!
Вытащить из-под пиалы первую «рыбку» помогает Махмуд. Он вертит по кругу пиалу, а я высматриваю, где мелькнет хвост. За него-то и извлекаю на свет божий конкурента на блиндаж. Мышь висит обреченно, даже не сопротивляется и не борется за жизнь. А может, не верит, что нашелся кто-то, кто способен противостоять их массовому набегу.
Борис категорически против насилия.
– Будешь убивать?
– А что предлагаешь ты?
Кажется, он готов терпеть и то, что ему станут грызть пальцы и уши.
Берегу его нервы, да и сам вроде не изверг: первую добычу опускаю в банку живьем. Через минуту пожалел о сделанном: мышь беспрерывно скребется, рвется на волю.
Обрываю все: свое уступничество, безнадежные попытки баночной пленницы. Беру ее за хвостик и бью об пол. Да, так. Да, я такой. И не собираюсь уступать ни им, ни жабам, ни змеям. Кто-то же должен посмотреть реально и сказать: они, как разносчики инфекций, – еще большая опасность, чем боевики.
Убеждаю так себя, а самому все равно совестно перед Борисом. Вот попался на мою голову сокамерник! Конечно, он благороднее, он не стал надевать халат трубочиста и мусорщика. И теперь любые сравнения не в мою пользу…
Однако через сутки перед сном Борис сам неожиданно спрашивает:
– А сегодня мышей ловить не собираешься? Вчера, по крайней мере, спали спокойнее.
А в первую ночь, когда заболели от напряжения глаза, в банке бьио отловлено двенадцать штук. Скорее всего, они-то и были самые наглые, потому что эту ночь мы и в самом деле спали спокойно.
Утром охрана выпросила ночную добычу:
– Привяжем за хвосты к дереву и потренируемся в стрельбе.
Когда счет перевалил за пятьдесят, я перестал считать свои «уловы». И выносил их на улицу сам, когда выводили в туалет.
Август ознаменовался еще одним важнейшим событием. Наши – в смысле отряд, который держал нас, – при штурме Грозного захватил продовольственный склад, и однажды к нашему блиндажу подогнали грузовик.
– Становись цепочкой, – приказал Хозяин.
Вниз полетели ящики. Запихивали их во все углы, выстраивали штабелями, с грустью отмечая, как сжимается пространство.
– Вы как ослики, – посмеялся Хозяин, глядя на нас, худых, шатающихся под тяжестью коробок.
Ладно, посмотрим, как эти ослики станут сегодня ужинать. Жаль, в коробках только закуска «Новинка» – рис с болгарским перцем. А вы, будь пошустрее, могли бы захватить и что получше – тушенку там, сгущенное молоко, консервы. Или слабо оказалось?
Но это я с жиру. Сидя на горе с едой. Жаль одного: коробки сократили расстояние от Пекина до Мытищ, а те оказались в полутора шагах от Москвы.
– Я знаю, ты против, – упреждая Бориса, вытаскиваю банку закуски. – Но лично я строить из себя благородного не собираюсь. И героически истощаться, сидя на еде, тоже. И вам не советую.
Мы давно жуем одну пустую гречку. Правда, накануне Че Гавара пошутил:
– Прикинь, что будете: мясо, гречку, макароны?
– Это меню? – поддерживаю тон.
– Меню. И тебю.
– Тогда гречку с мясом.
Засмеялся, ушел. Но принес-таки именно заказанное! Однако и это оказалось не все. Уже совсем поздно, когда Борис видел второй сон, у входа затопали:
– Махмуд, держи.
Водитель протянул в темноту руку и тут же отдернул ее, роняя что-то на пол.
– Ты что, шашлык ни разу в руках не держал? – удивился невидимый Че Гевара.
– Просто не ожидали.
– Писатель, не забудь: мы дали мясо, туда-сюда, движение.
Не забуду. Ни хорошего, ни плохого. Многое пытаюсь понять, простить. Но, мысленно ставя себя на место боевиков, твердо убежден: никогда бы не стал держать человека под землей…
И вот под землю, в наш бункер сгружают машину закуски. Открывая банку, оправдываю себя перед Борисом, словно ему определено быть нашей совестью:
– За тебя сколько запросили?
– Миллиард.
– Сколько банка закуски стоит?
Тот понимает смысл вопросов, они неприятны ему: лучше бы я все делал молча. Но выживать мы должны вместе. Или все же стоически держаться благородства? Ударили по одной щеке, подставь другую! Понимаю, как красиво было бы отвернуться от коробок. Но кому и что докажем? Самим себе? А может, самим себе как раз и надо помочь выстоять. Вне сомнений, прекрасней выглядело бы, возьми кто-то другой на себя эту неблагородную миссию по открыванию банок. Тогда вроде можно и кушать, и не потерять достоинства. Но где они, эти рыцари? Борису и Махмуду легче, они ждут действий от меня, я для них, кажется, уже давно на задворках совести. Но пусть тогда откажутся от еды…
И все-таки хочу оставить последнее слово за собой.
– А как ты думаешь, что делают сейчас твои родные? Мне кажется, боевики поступают сейчас с ними очень благородно: сами предлагают снизить цену, помогают в сборе денег, успокаивают. А потом, если вдруг выйдем, станут присылать нам на лекарство.
Все, хватит. Вижу, что достаточно.
Пригодились наконец и гвозди. Самым крупным продираю бороздку в крышке. Ее саму тут же определяю в ножи, а на еду хоть и сдержанно, но набросились. Все втроем. И слава Богу.
О, краснодарский завод по изготовлению «Новинки»! Где твоя книга отзывов и предложений! Пусть сдохнут от зависти «Макдоналдсы» и «Биг Маки». Ты знаешь, как вылизываются досуха твои банки. Хорошо, что и война готовилась долгая, и блокпосты запаслись продуктами…
– Еще? – разошелся теперь Махмуд.
– Открывай, – поддерживает Борис. Скорее меня, чем водителя.
Наедаемся. Вволю. Впервые за плен. Но, чтобы снять все недомолвки, сам говорю вечером Хозяину:
– Мы тут попробовали банку закуски…
– Ну. И правильно. Все равно все не съедите. Все не хотелось бы съедать: слишком много. На слишком долго. Да и изжога началась уже на третий день…
За радостями желудочными забыли о войне. А она исчезала вместе с летом, которое оставляло себе на память брошенные вдоль дорог ленты окровавленных бинтов и разорванных танковых траков, начинающие ржаветь медные терриконы гильз, подточенные первыми дождями окопы. Обглоданные собаками трупы. Переломанные взрывами мосты. И в этих остатках и ошметках войны оставались и мы.
Да, мы переходили в осень. Мы, невиновно виноватые, оставались среди сгоревших сел и разрушенных городов-сталинградов. Среди кишащих боевиками и шакалами лесов, среди черных лицами и платками чеченских матерей. Среди безусых парней, мечтающих о бородах «а-ля Шамиль Басаев», рвущихся в бой за Грозный, но оставленных командиром сторожить нас. А вечерами у бездымных костров певших старинную песню под расстроенную, перехваченную лейкопластырем, словно бинтами, гитару:
Но война уже сделала воинами и их, вчерашних школьников. И когда из Грозного приехали те, кто брал город, они вместе со всеми подняли вверх автоматы и заставили их дергаться в своих руках, выплескивая смертоносный огонь в серое, тихое без «вертушек» небо – салют победе и тем, кто ее добывал. А также:
– Аллаху акбар!
Но война умирала нехотя. Она сопротивлялась днем короткими, а ночью – длинными очередями крупнокалиберных «красавчиков» на несдавшихся блокпостах. Им с запозданием, в раздумье, словно детские потягушеньки после сна, начинала подыгрывать артиллерия – но уже не по площадям, как раньше, а в какую-то одну подозрительную точку. И скорее ради того, чтобы расстрелять снаряды, не тащить их за собой домой с войны.
Иногда по ночам, словно заблудившись в незнакомом небе, искали в лабиринтах созвездий выход из войны вертолеты.
Но уже стоял на чеченских дорогах гул иных «ниточек» – это бронеколонны вытягивались острием на север, сматывая вслед за собой полевые кухни, штабы, посты прикрытия, медбаты – арьергарды. Война уползала, сжималась по дорогам, как щупальцы спрута, инстинктивно пытаясь сохранить саму себя хотя бы в зародыше.
