Дань смельчаку - Хиггинс Джек (лучшие книги .TXT) 📗

— Поедете прямо до самого конца деревни, там через мост, а затем круто направо. Поедете по дороге через лес примерно с четверть мили. Не заблудитесь. Там перед воротами расписание служб, как в церквах.

По его голосу можно было понять, что он не одобряет всех этих штук, тем не менее Хелен поблагодарила мужчину и выехала на дорогу.

— Сплошные загадки, — проговорила она, проезжая по мосту. — И чем, ты думаешь, занимается этот самый мистер Пэндлбери?

— Черт его знает, — пожал я плечами. — Увидим.

Мы въехали в туннель, образованный огромными, клонящимися друг к другу деревьями, и направились к единственному источнику света слева, постепенно обретающему очертания ламп, висящих на кованых пиках по обе стороны широко распахнутых ворот.

Возле створок находилась отменно разукрашенная золотом доска. На ней была выписана легенда «Храма Правды», под которой находился перечень служб и рассказывалось, чем в данном храме занимаются. Субботняя служба длилась с восьми до десяти вечера. Подо всем этим художеством одиноко и голо маячила фамилия Пэндлбери.

— По крайней мере, аббатом себя не называет, епископом тоже, — сказал я. — Давай-ка доберемся до дома и посмотрим там, что к чему.

Дорожка через сосновый лес, спускающийся вниз по террасам, вела к затерявшемуся между ними дому. В стиле короля Георга, не слишком большой. Несколько дюжин автомобилей стояло на посыпанной гравием площадке перед самым входом. По преимуществу «ягуары» и «бентли».

Хелен припарковалась в самом конце очереди, я вышел из машины и отправился к крыльцу. Входная дверь оказалась распахнутой; я подождал женщину у подножия лестницы.

— Похоже, что там все окаменели, — сказала Хелен. — И что дальше?

— Повесим на личики подобающие моменту выраженьица и присоединимся к гулянке.

Я остановился, а она положила мне ладонь на руку.

— Не думаю, что данная идея удачна.

Я спросил:

— Ты ведь хочешь вернуть Макса?

Не дав ей шанса вступить со мной в изнуряющую дискуссию, я прошел в обширный холл. Он был освещен свечами, вставленными в огромный канделябр со многими ответвлениями, покоившийся на небольшом столике. Повсюду витал запах ладана.

Рядом со ступенями находилась большая двухстворчатая дверь, из-за которой доносился приглушенный ропоток голосов. Она была слегка приотворена, и я сделал щель чуть больше, чтобы нормально подглядывать.

Зал оказался длинным и узким: с одной стороны окна были плотно занавешены, с другой — стену полностью скрывали китайские гобелены. Тридцать или сорок человек сидели скрестив ноги на полу в полутьме, потому что, как и в холле, единственным источником света служили свечи, установленные на сей раз перед чем-то вроде алтаря, на котором стояла позолоченная фигурка Будды.

Как обычно в таких местах, возле свечей горел в большой чаше огонь, а рядом молился человек, как кающийся грешник распростертый на полу: раскинув руки, в форме креста. Он был одет в спущенную с одного плеча шафрановую тогу, и голова его была обрита наголо.

Когда же он встал и обернулся, я увидел, что это европеец с гладким лицом и спокойными умными глазами.

— Пэндлбери? — прошептала Хелен мне на ухо.

Не знаю почему, но мне тоже так показалось.

Когда он заговорил, оказалось, что он обладает крайне мелодичным и спокойным — как и глаза — голосом. Тут-то меня и зацепило впервые в этом доме, потому что было ощущение, будто это не совсем реальная личность, а играющий роль актер.

Он произнес:

— Итак, я дал вам медитационный текст, о братья и сестры мои. Делать добро — слишком легко. Быть добрым — вот в чем суть. Вот вам золотой ключик.

Затем благословил всех, высоко подняв руку, и отошел в сторону. Покинул зал. Только после этого слушатели принялись подниматься.

Тут я заметил монахов. Двоих. Шафрановые тоги, бритые головы — все как у Пэндлбери... только эти были китайцами. Больше всего меня поразили сумки для пожертвований. Каждый из монахов тащил одну, и, когда люди принялись выходить, они останавливались, чтобы сделать взнос. Звона серебра я не услышал. Только шелест бумажных денег. Отступив, я схватил Хелен за руку и отвел ее в тенек, под лестницу.

— Ну, и что дальше? — спросила она.

— Посмотрим, насколько его преосвященство щедр. Так же, как его ученики, или нет. Дай мне пару пятерок, и я с ним потолкую.

Когда Хелен полезла в сумочку, из зала стали выходить слушатели, преимущественно, как я заметил, женщины. Богатые, средних лет, встревоженные. Тот самый человеческий тип, который, имея, казалось бы, все, понимает, что не обладает ничем, и тут же судорожно принимается искать способы, чтобы заполнить образовавшийся вакуум.

Они шли к выходу, сопровождаемые монахами, один из которых моментально скрылся, а второй ненавязчиво выпроводил последних и запер двери. Тут я вышел из тени и встал в ожидании. Хелен выглядывала из-за моего плеча.

Когда монах повернулся и увидел нас, его действия показались мне крайне интересными. Правую ногу он двинул вперед, а тело непроизвольно приняло бойцовскую стойку: основную стойку для всех видов восточных боевых искусств. Не слишком вызывающе, чтобы не показаться агрессивным новичку, но для человека, понимающего в этом толк, вполне ясную.

Я радостно произнес:

— Мы хотели бы узнать, не уделит ли нам мистер Пэндлбери несколько своих драгоценных минут?

Монах моментально успокоился и даже изобразил некое подобие улыбки.

— После службы гуру обычно очень устает, — произнес он на безупречном английском. — Вы должны понимать, как велико мозговое напряжение. Он всегда готов помочь истинно нуждающимся, но по предварительной записи.

Я вытащил две пятифунтовые бумажки, что дала мне Хелен, и протянул их монаху.

— У меня не было возможности сделать свой взнос ранее. Меня сподвигла служба.

— Правда? — спросил он, беря у меня деньги и кидая их в довольно пухлую сумочку для пожертвований, которую держал в левой руке. — Попробую уговорить гуру.

Он распахнул дверь слева от лестницы и вошел. Хелен тихо произнесла:

— Не нравится он мне.

— Почему?

— Из-за глаз. Его рот улыбался, а они — нет. Забавный монашек.

— Не очень, — произнес я мягко. — Дзюдо, каратэ — вообще все боевые искусства Японии — являются современным усовершенствованием древних китайских, из Шаолиньского монастыря, которые подоспели из Индии вместе с дзен-буддизмом в шестом веке и были освоены монахами Хананьской провинции.

— Для священников довольно необычный род занятий.

— Времена были тяжелые. Подставляя щеку для очередного удара, молено было недосчитаться головы.

Дверь открылась, и на пороге, подзывая нас, появился монах.

— Гуру примет вас. Пять минут для разговора: он очень устал. И вы очень обяжете, если не станете задерживаться. В следующий раз записывайтесь заранее.

Я вошел, Хелен за мной, с большой неохотой. Я огляделся. Комната оказалась большой, стены задрапированы китайскими гобеленами — коллекционными, без сомнения, экземплярами, — пол покрыт сотканным вручную шелковым ковром такой же ценности. И великолепия.

Пэндлбери стоял на коленях перед небольшой статуэткой Будды, находящейся в алькове, нише в стене, и монах прошептал мне в самое ухо:

— Только ненадолго. — Затем вышел, потихоньку притворив за собой дверь.

В железной корзине в очаге горело целое бревно — очень по-английски, — но стол черного дерева был китайским, как и керамика на полках в большой нише, возле камина. Несколько статуэток, чаш, а также четыре-пять довольно редких ваз. Я с любопытством осмотрел их.

Раздался бархатистый голос:

— Вижу, вы восхищены моей коллекцией.

Он оказался старше, чем я предполагал издали: кожа повисла под глазами мешками и сильно натянулась на высоких скулах. В свете свечей он выглядел куда лучше. Безвременье имело точку отсчета, я понял, что он просто старый профессионал, выглядящий на сцене молодым, а в жизни дряхлым стариком.

Когда он протянул руку и потрогал статуэтку женщины на коне в конической плетеной шляпе, в жесте проскользнула неподдельная теплота.