Хранитель понятий - Майданный Семен (серия книг txt) 📗

Кажется, Ивану Кирилловичу предлагали в чем-то сознаться, в чем-то, от чего вспоминались перестроечные публикации в «Огоньке», разоблачающие сталинизм, и фраза «пособники империализма». Ледогостер, прежде чем произнести новое: «Я не понимаю», осознал себя лежащим на продавленном кожаном диване. Он повертел головой, в которой бултыхались ошметки пряного облака. Детали обстановки не способствовали выпрямлению мыслей.

Кабинет… – да-да, конечно, это какой-то кабинет… – был заставлен, завален, завешан невообразимым количеством предметов, не сопоставимых с нынешней эпохой. Треугольные алые вымпелы (какой-то безумно разношерстный набор, тут тебе и «Передовику социалистического производства», и «Лучшему животноводу области», и даже «Лучшей пионерской дружине»); разноцветные грамоты (Кириллыч припомнил, что красный означает первое место, брейгелевский синий – второе, зеленый, как у Моне [10] – третье); кубки с гравировками в честь спортсменов-победителей; три бюста Ленина; один маленький Ильич на броневике из мраморной крошки, а в углу – о Боже! – гипсовый Сталин. И запах. В комнате до реальной, поднимающейся по пищеводу тошноты пахло чем-то знакомым. Ну да, сырым мясом! Так воняло от магазинных фаршей, мясных отделов гастрономов, где доводилось подрабатывать по молодости.

– Гражданин запирается и усугубляет, – припечатал к дивану безжалостный голос.

Гражданин Ледогостер не любил сюрреализм. Ивану Кирилловичу сделалось страшно. В Эрмитаже так не пахло нигде. И кабинетов подобных нет. Значит, его похитили и куда-то вывезли, А обещали: «Это ненадолго». Вывезли… слово-то какое. Будто про куль с мукой. Точно, кроме жирного запаха подтухаюшего фарша, в воздухе парил смрад скисшего теста.

– Не понимает он, слышь, э?

Ледогостера рывком подняли, усадили, грубо толкнув на бугристую спинку дивана.

– Теперь понял? – Опять ему, как в музее, пихнули в лицо бардовой кожей удостоверения, раскрыли, взгляд успел зацепить чью-то фотокарточку и размытую печать. – Видишь, кто к тебе пришел? – Южанин был похож на атлета с черно-красной амфоры. Только глаза южанина пылали желто-апельсиновым светом. А еще на пиджаке восточного человека красовался значок «Гвардия». Такого в Эрмитаже не было.

Зачем столько раз пихать? Ледогостер уже в музее был на все согласный.

– Я думаю, не следует пережимать, Арутюн Вахтангович. Я уверен, он осознает и без этого… Типа, без принуждения. – К беседе присоединился новый голос.

Вслед за голосом, второй человек показал себя, выйдя из-за спины южанина. Славянин, лет под сорок, широкий, с тяжелым подбородком и взглядом. Немножко похож на Юпитера с одного из полотен Рубенса.

– Не следует?! – совсем как конфорка, раскалился южанин. – Хватит. Десять лет ждали, да! Теперь вернулось наше время! Я им покажу Родину продавать! – Желтые, как маргаритки, глаза Арутюна Вахтанговича терзали жертву, будто выбирая, куда всадить трехгранный веронский стилет из собрания Рыцарского зала.

– Где я, товарищи? – Ледогостеру стало немножко стыдно за свой голос, слабый и жалостливый.

– Вам надо думать, не где вы, а почему вы здесь, – ласково посоветовал славянин.

Иван Кириллович чувствовал себя участником глупого, затянувшегося розыгрыша. Да еще проклятый запах сырого мяса лез и лез в нос, мешал сосредоточиться. Но все-таки Ледогостер сосредоточился. На главном. На бардовом, как ковровые дорожки в Эрмитаже, удостоверении.

– Ко мне уже приходил товарищ из вашего… от вас…

– Вот о нем мы сейчас и побазарим, – теперь успокаивающий тон славянина напомнил Ледогостеру собирательный образ доброго босховского доктора, утешающего неизлечимо больных бубонной чумой. Только противоморовая маска с клювом не закрывала страшноватую рожу. – Вы не волнуйтесь, Иван Кириллович, а вспомните, о чем он вас спрашивал. Этот человек…

– Шпион он, твою мать! – Горячий южный человек врезал носом ботинка по краю дивана.

Иван Кириллович подскочил и бросил молящий взгляд на славянина.

– Тише, Арутюн Вахтангович, – улыбнулся загадочней Джоконды славянин. – Зачем вы так… сразу? Иван Кириллович, возможно, стал жертвой этого, как его… заблуждения. И честно, без принуждений ответит на наши вопросы. Иван Кириллович, ну чего? Значит, к вам приходил человек, типа, от нас, от ФСБ? Похожим удостоверением махал?

– Да, – сглотнув, кивнул Ледогостер.

– Коренастый, глаза серые?

– Да. Взгляд, как у апостолов на картине Эль Греко.

А вот у Арутюна Вахтанговича на эти слова глазки сделались желтыми, будто пропавшая Янтарная комната.

– …Вот видите, мы и сами все знаем. Так что в молчанку играть нет никакого смысла. Лучше честно. Вы ж не хотите, чтоб наши эти… сокровища достались идейным врагам?

– Пусть попробует захочет, шакал паршивый! – Южанин, возбужденно расхаживающий по кабинету, саданул ногой по стулу. – Я ему тогда весь Эль Греко отрежу! – Харчо просто и привычно косил под злобу. В утробе же у него кишки извивались от гордости. Ведь как мудро придумал Харчо, что не пацанов нужно за музейной кочерыжкой отряжать, а самим двигать. А то ведь утечка информации может случиться, да?

– Хар… Арутюн Вахтангович, – поморщился русоволосый коллега, – мебель казенная. Отчеты потом строчи. Ну, Иван Ки-риллыч, вы проболтались му… человеку, который прикинулся чекистом, то есть нами. Чего вы ему наговорили? Давайте в подробностях. Его вопросы, ваши ответы. – Палец сегодня мог позволить себе быть добреньким. Ведь именно он прикинул, что брать за жабры следует именно того музейного червя, который ответственен за конкретный выщупанный пеленгами и обозначенный кляксой на плане Зимнего дворца подвал.

Ледогостер в своей почти безгрешной жизни несколько раз имел дело с кагэбэшниками, те и выглядели, и работали иначе. Однако и КГБ нынче нет, есть ФСБ и в нем другие, новые люди с новыми замашками. И снова подкатила тошнота – как же шибает здесь сырым мясом! Запах перебивал слух.

Или звуки появились только что? Топот ног и голоса. Наверное, все же шум возник в последний момент, потому что и эфэсбэшники заволновались. Южанин резво расстегнул пиджак, полез за пазуху и выудил пистолет неизвестной марки – Ледогостер в оружии не разбирался, мог разве что отличить револьвер от пистолета. Глаза южанина сделались желтыми и вязкими, как гречишный мед.

И славянин распахнул кожаный пиджак, показав кобуру. И оказался похож на неистовых самцов Родена. Ивану Кирилловичу стало еще муторнее, внизу живота неприятно потянуло, а брюхо заурчало. Кажется, это за ним. Тот, кто внедрил Ледогостера в музей следить за непростыми документиками и стучать о туристах, на эти документики западающих.

Торжественно раскрылась дверь. Вошедший человек заставил эфэсбэшников недоуменно и тревожно переглянуться. А Ледогостер понял, что обознался – полковнику никто не пишет, полковника никто не ищет.

С неба сыпался колючий снежок и, подхваченный поземкой, отгребался к ажурным, как итальянские колготки, перилам канала. Студяк проникал под кожаные куртофаны и оседал мурашками на шкуре. А сидящий внутри лайбы Вензель опустил подбородок на грудь и нахмурил желтый лоб. Когда Вензель думал, вокруг держали пасти на запоре.

Давя ледяную корку ботами возле «вольво», Пятак вертел башней, как интеллигент из Перми на экскурсии. Его занимал вопрос: в натуре древние-греки так и ходили голыми по морозу, как их залепили в полный рост?

– Папа, а когда мы будем кататься на санках? – спросила восьмилетняя соплюшка не у Вензеля, а у настоящего родителя.

– Вот выпадет глубокий снег, и я в субботу повезу тебя в Парголово, – пообещал дочке честный фраер. И стороной обвел дочку мимо скучающих братков.

Пятак умилился, надо ж – кому-то зима в кайф. Следующий взгляд Пятак бросил уже на музей, откуда они только что вымелись всей шоблой к-поджидающему в «девятьсот шестидесятом» «вольвешнике» отцу родному. Через приспущенное стекло повинные пацаны доложились Вензелю, так, мол, и так, штриха увели из-под носа чуваки, которые светили чекистскими корками. И вахтеры прогоняют, что первый мусор выглядел так-то, другой – .вот. так. И на этот раз обошлось – старик никого не жахнул тростью по роже, не посулил покромсать на рыбий корм. Вензель задумался, а братве можно выполнять команду «вольно».