Вор (Журналист-2) - Константинов Андрей Дмитриевич (книги онлайн полные .txt) 📗
Барон давно уже привык жить по принципу: надейся на лучшее, но рассчитывай на худшее. А самым худшим было бы, если Жорка на отморозков Витьки Антибиотика налетел… Тогда — все, полный провал, у Витьки есть люди, умеющие разговорить самого неразговорчивого… Оставалась, правда, слабая надежда, что Пианист мог все-таки зависнуть где-нибудь по дури: за пару дней до его исчезновения старик увидел у Жорки пистолет ТТ — глупость, глупость какая! Настоящий вор оружия в руки вообще брать не должен, разве что в самых безвыходных ситуациях, это все равно как если скрипач начал с отбойным молотком баловаться… Но теперь все ведь изменилось, у молодежи свои понятия и мода, для них человек без ствола вроде как и не совсем полноценный человек… Отругал тогда Барон Жорку, и пообещал Пианист тэтэху скинуть, а вот скинул ли… Мог налететь на случайный патруль, и закрыли его по двести восемнадцатой… Об этом варианте Юрий Александрович думал еще до того, как сам был задержан, хотел даже через связи свои поинтересоваться, не у ментов ли Жорка… Но в конце концов никаких справок наводить не стал — поостерегся след оставить. Ведь если с Пианистом действительно что-то плохое случилось, тогда сразу же особое внимание обратили бы на тех, кто начал им интересоваться.
Нет, не случайно Жорка сгинул, на сеть, видимо, нарвался, которую охотники за «Эгиной» выставили… Да, конечно, всему причина — картина рембрандтовская, только она… Но что же делать?…
Когда Барону стало ясно, что не копию он взял из тайника в квартире Миши Монахова, а самый что ни на есть подлинник, вот тогда ему стало страшно…
Не за себя, конечно: все свое Юрий Александрович давно уже отбоялся, человека, стоящего на пороге вечности, может в личном плане страшить одно — как примут его за этим порогом… Барон боялся за Ирину — свою невенчанную жену… Ведь это она установила подлинность холста, ей, искусствоведу и эксперту Эрмитажа, не так уж и трудно было отличить левого Рембрандта от настоящего… Вот тогда и пришел страх за нее, за Лебедушку — так любил называть Ирину Юрий Александрович… Есть тайны, о которых лучше не знать, потому что знание это запросто может в могилу утянуть… Только поздно уже было сокрушаться. Знай он заранее, что за холст лежит в чертежном тубусе в карнизном тайнике Монахова, может быть, и оставил бы его лежать там от греха подальше… Может, оставил бы, а может, и нет, только если бы и не оставил — тогда сделал бы все по-другому, приготовился иначе… Да кто ж знал…
Как только стало ясно, что «Эгина» подлинная, Барон начал напряженно думать, что с ней делать. Никаких иллюзий относительно того, что картину удастся продать кому-то, у старика не было. Кто ж рискнет? Ну и куда девать холст? На стенку повесить? В детдом подарить?
Даже у штангистов-чемпионов есть веса, которые они уже не могут толкнуть, вот и Барон чувствовал, что тема с «Эгиной» — уже не для него, не размотать ему этот клубочек, не сложить мозаику… Мелькнула было мысль уничтожить картину — и дело с концом, но когда Юрий Александрович высказал эту мысль вслух, Ирина подняла такой крик, хоть святых выноси, прямо зашлась вся…
Еле потом ее каплями отпоил — все успокоиться не могла… Да и для самого Барона вариант с уничтожением холста гения был вряд ли приемлем, он ведь по-настоящему любил живопись, чувствовал магию истинных шедевров… Пусть не было у Юрия Александровича специального искусствоведческого образования, но зато практика была, хотя и специфическая. Сколько картин прошло через его руки… Много думал Барон о природе настоящего таланта. Почти все художники умели точно перенести на холст пейзаж или скомпонованный натюрморт или сделать портрет похожим на живое лицо. Настоящий талант отличался от обычных мастеровых тем, что мог упрятать среди мазков какую-то особую энергию, такую, которая способна пережить века, — стоишь перед такой картиной и чувствуешь, будто ток пошел от глаз к полотну и обратно… Такое от Бога дается, а значит, уничтожить картину — это все равно что церковь сжечь… Нельзя такое делать… Ну, хорошо, уничтожить нельзя — а что можно? В Эрмитаж обратно принести? Так скажут, спасибо, мол, но у нас уже есть один подлинник, зачем нам второй, вы, дедушка, жулик… И сколько часов жизни останется после такой попытки?
Юрий Александрович хорошо понимал, что провернуть сложную и долгую аферу с подменой подлинника Рембрандта на копию без участия высокого эрмитажного начальства было просто невозможно… Только кто именно в теме был? Барон много терся среди людей, хорошо знавших большие и малые тайны ленинградских музеев, разное говорили о директоре Эрмитажа, ох разное… Не считал его Юрий Александрович «героем золотозвездным», потому что слишком часто сталкивался с тем, как предлагали на продажу вещи, украденные из запасников…
Нет, конечно, Барон не считал, что за каждым таким случаем стоит директор-академик, но почему это вообще стало возможно? Почему у другого академика (близкого друга директора Эрмитажа) в квартире, которую посетил однажды Михеев, обнаружились вещи явно музейного происхождения? Как они там оказались? Кстати говоря, этот обнесенный Бароном академик заявление-то в милицию не понес, поостерегся… А чего, казалось бы, бояться-то, ежели коллекция честно собрана?
Еще более странные слухи ходили о бывшей помощнице эрмитажного хозяина, некой Иде Хавиной, эмигрировавшей в свое время из Союза в Штаты… Бывший компаньон Юрия Александровича по «Хунте» Лева Дуберман подался после отсидки туда же, бани собственные в Нью-Йорке открыл… Несколько раз присылал Лева Барону весточки и подарки, так вот в одном из писем помянул он и Хавину, которая как в Штаты приехала, так ни одного дня и не работала, и никто из ее большой семьи не работал, а зажили богато… С чего, на какие, спрашивается, шиши? Не многовато ли странных вещей за спиной директора Эрмитажа произошло? И происходит… Пресса-то его любит, героем выставляет за ту историю, когда первый секретарь Ленинградского обкома Романов на свадьбу своей дочки «фамильный» сервиз из Эрмитажа затребовал — романовский, но не обкомовский, а царский, с вензелями… Сервиз пьяные гости расколотили на счастье молодым, а эрмитажный академик тогда будто бы письмо в ЦК КПСС написал обо всех этих безобразиях… Ну и где же тут геройство? Сервиз-то уже не вернешь… Вот если бы он не отдал фарфор, если бы лег костьми на пороге запасников… Но не лег же. Говорят, время такое было… Это — да, времечко было лихое, что и говорить… Да и люди под стать этому времени… Ирина-то, даром что никогда особо в тайны Эрмитажа нос не совала, и то иногда проговаривалась, рассказывала про тамошние делишки… Видно, и ее допекло, потому что работники Эрмитажа — это каста особая, замкнутая, сор из избы предпочитают не выносить, чтобы, не дай Бог, тень на музей не бросить…
Вот и Юрию Александровичу она рассказывала мало. А ведь знала, что он в жизни не брал музейного…
Нет, в Эрмитаж картину нести было просто глупо. Все равно что подставить свою шею, а заодно и шею Ирины под топор… А куда тогда? В милицию? Не по «понятиям» это было для Барона… Да и не верил он ментам, слишком много среди них ссученных появилось за последнее время… В Комитет отдать? Так развалили Комитет, и комитетчики уже не те стали, все никак после прошлогоднего клоунского путча опомниться не могут, сидят на жопах ровно, никуда не лезут, ни во что не вмешиваются — сокращений боятся, массовых увольнений и «демократических чисток»… В такой ситуации рассчитывать на их защиту, наверное, особо не стоило…
Вот и выходило, что как ни кинь — всюду клин. И так плохо — и эдак нехорошо… Патовая ситуация с этой «Эгиной» сложилась, как в старой присказке: «»Я медведя поймал!» — «Так веди его сюда!» — «Рад бы, да он меня не пускает!»».
Упустил, упустил Барон время — надо было бежать одному. Спастись, может, и не спасся бы, но по крайней мере успел бы охотничков помотать, увел бы их подальше от Ирины… А теперь получается, что она хранительницей стала — на воле только она одна знает, где находится тайник Барона и какой код нужно набрать, чтобы сейф открылся… Правда, одно хорошо — об Ирине никто вроде бы информацией не располагает: ни в мусорских картотеках ее нет, ни братва о ней ничего никогда не слышала — не афишировали они свою связь с самого начала, опасались друг дружку скомпрометировать, даже встречались тайно, словно любовники при живых муже и жене… Хотя и были оба одинокими…
