Воины Крови и Мечты - Желязны Роджер Джозеф (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Несколько лет назад, в такой же зимний день, я спускался по крутой заасфальтированной дорожке, ведущей от дома к воротам, чтобы забрать утренние газеты, когда вновь наткнулся на ледяной каток. На этот раз, почувствовав, что скольжу вперед, я расслабил туловище; это было похоже на то, словно вся плоть от плеч до талии мгновенно стекла вниз. Я плавно перетек в скольжение и покатился, словно на лыжах. Добравшись до края льда, я шагнул вперед, выпрямился во весь рост и пошел дальше, к подножию холма. Позже я пытался повторить это намеренно, просто из интереса, и каждый раз моя реакция была той же самой. Я принимал падение и двигался с ним дальше. К тому времени я занимался айкидо в течение трех или четырех лет.
В айкидо боец осуществляет те же укеми (падения), что и в дзюдо, и в дзю-дзюцу; он совершает такие же перекаты, подтягивая спину к ногам. Определенные варианты укеми зависят от вектора броска, и через некоторое время тело уже само знает, какой вариант применить, ощущает это на уровне нервных окончаний позвоночника. Человек учится падать от центра тела и двигаться от вертикальной оси.
Одним из учеников нашего класса айкидо был Лерой Йеркса — младший, сын старого писателя-фантаста. Овдовев, его мать вышла замуж вторично за Уильяма Хэмлинга, который вскоре привлек Лероя к чтению рукописей, присылаемых в его журнал «Имэджинейшн». Мы с Лероем одного возраста, то есть он читал эти рукописи в юности, как раз в то время, когда я писал свои первые рассказы и пытался их продать. Вполне возможно, что он отверг некоторые из моих ранних рассказов, хотя я никогда не обсуждал с ним подобной возможности. Хотелось бы только узнать теперь, много лет спустя, не он ли нацарапал на некоторых из этих рукописей неизменное: «Просим прощения, попытайтесь еще». Один из причудливых поворотов жизни.
Бихевиоризм поражает меня как чудовищно циничный взгляд на человеческую природу: мы бежим по лабиринту потому, что нам за это платят, или потому, что мы боимся последствий отказа. Но с другой стороны, я всегда задавался вопросом, верил ли сам Фрейд, как, похоже, верят многие из его последователей, в то, что каждое действие человека является результатом некоего скрытого принуждения. Мне интересно: неужели людям несвойственно просто выбирать для себя определенные ценности и руководствоваться ими? Или это слишком наивно? Вспоминаю своего преподавателя политологии доктора Хотца, призывавшего класс не доверять любой системе, которая слишком полагается на разумность животного под названием «человек». Он предпочитал ориентироваться на природу и возможности человеческой иррациональности. Достаточно лишь знать о ее существовании, сказал он мне однажды. Позже я пришел к осмыслению его слов как идеи коллективного человеческого суки.
На меня произвела впечатление книга Ноэля Перрина «Отказ от ружья» («Японский возврат к мечу, 1543–1879»), где он рассказывает о том, что огнестрельное оружие впервые появилось в этой стране в 1543 году и в течение последующих тридцати лет довольно успешно вытеснило из обращения мечи; этот процесс не затронул лишь самых твердолобых самураев. Но в результате военачальники осознали, что они могут затратить годы на обучение непревзойденных бойцов, которых затем легко сможет убить любой, кто научится целиться и стрелять, прежде чем великий воин сумеет приблизиться к стрелку. Последней кампанией того периода, в которой огнестрельное оружие играло главную роль, было восстание Шимабары в 1637 году, в ходе которого христианство потеряло свой последний шанс на успех в этой стране. После того военачальники начали выдавать всем оружейникам лицензии; они строго регулировали объемы производства, скупали всю продукцию на корню и запирали ее на складах; самураи же вернулись к фехтованию, монахи — к изготовлению стрел, а кузнецы — к созданию доспехов. Огнестрельное оружие с тех пор использовалось лишь для охоты и демонстрации. Только двумя веками позже, после поражения самурайства в восстании Сацумы в конце 1870-х годов, огнестрельное оружие отстояло свои позиции — на этот раз окончательно. Автор не делает самоочевидных сравнений этой истории с добровольным отказом от ядерного оружия; он просто описывает то, что произошло однажды, в результате чего цивилизация отказалась от одной из форм военной технологии.
Однако, как говорил мой ментор, воспитанный в духе Моргентау, не следует доверять системе, которая слишком полагается… В насильственном сравнении разных цивилизаций обнаруживается слишком много прорех.
Однако истории, подобные этой, завораживают меня, потому что я технологический наркоман. У греков был эолипл, ротационная паровая машина. С этой технологией они с легкостью могли бы научиться дистиллировать вино и производить коньяк, сделав свою жизнь еще приятнее, однако посмотрите, сколько человечеству пришлось ждать появления настоящего спирта. Взаимодействие технологии и общества — один из тех вопросов, которые всегда завораживали меня в научной фантастике. Даже если на них нет простых ответов.
Некоторое время назад, во время интеллектуальной схватки с другом, я дал весьма приблизительный ответ на заданный им политический вопрос, и это заставило меня задуматься о более обобщенном определении.
Мне как-то сказали, что по моим рассказам трудно судить о моих политических взглядах. Этому можно было бы дать объяснение, слегка отдающее извращенчеством, если бы не то обстоятельство, что я был таким задолго до момента, как начал об этом задумываться: когда в стране воцаряется консервативный политический климат, я становлюсь либералом. Когда страну бросает к другому политическому полюсу, я начинаю замечать в себе явные признаки консерватизма. Причины этого коренятся в моем неприятии всякого рода экстремизма. Не знаю, делает ли это меня радикалом или крайним консерватором. Скорее всего это говорит о моем глубинном недоверии как к правительству, так и к общественным настроениям в целом. Я сознаю, что в моем образе мыслей существует некий параноидальный элемент, оживляющийся каждый раз, когда кто-то или что-то пытается проявить власть надо мной. Трудно сказать, похожа ли эта реакция на «тяни-толкай» или «разворот». А жесткий или мягкий стиль моих действий зависит от того, насколько активным я предпочитаю быть в том или ином случае.
— Айкидо — чисто оборонительная школа, — сказал мне однажды Фил, когда золотистые тополиные листья падали на нас в парке. — Она учит реагировать на агрессию. Но как определить, когда начинается нападение? Когда другой человек замахивается на тебя? Или когда в нем зарождается намерение это сделать? Существуют ли способы выявления этого намерения прежде, чем оно превратится в действие?
— Если у тебя есть пример, пожалуйста, приведи его, — попросил я.
— Как-то я работал в больнице, — отозвался он, — и один раздраженный пациент обозвал меня и двинулся на меня, пока мы ждали лифта. Это можно было принять за намерение напасть.
— И что ты сделал? — спросил я.
— Я поднял руки перед собой, — сказал он, — и улыбнулся.
— А тот человек?
— Он передумал. Может, на него подействовали мои руки. А может, улыбка.
Некоторое время назад я прочитал «Краткую историю времени» Стивена Хокинга, поскольку считаю себя обязанным читать популярные издания в этой области, особенно написанные человеком с такими рекомендациями. При том, что книга в целом обобщает сюжеты, хорошо знакомые всем писателям-фантастам, последние главы, раскрывающие космологическое мышление автора, действительно заинтересовали меня. Еще более интересным, однако, является победа этого человека над тяжелой, изнурительной болезнью, амиотрофическим латеральным склерозом (АЛС) — болезнью Лу Герига, — который, терзая его тело, оказался бессильным остановить его разум, несущийся сквозь время, пространство, гравитацию, от количества к относительности, в поисках единств. В книге «Нейро» («Жизнь на передовой линии мозговой хирургии и неврологии») Дэвида Нунана говорится:
