Автономный рейд - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Кстати, многие немцы, чьи дома были разрушены, а семьи пошли по миру, хотя они никакого отношения к концлагерям и печам для людей не имели, искренне себя тогдашних стыдятся. Может, и те горцы, что покрывали соседей-рабовладельцев, тоже этому научатся? Немцев, напомню, в чувство привели бомбежки и солдаты.
В общем, спасибо общественности за поддержку, а армии — за выучку, за то, что свела меня с теми, кому я пришелся по душе. Но воевать мне поднадоело. Уж больно стремно было в девяносто пятом. У него на указательном пальце мозоль, у него под глазом синяк от оптического прицела, он тебя на голову выше, силен как бык, у его мамаши в погребе трое рабов, а ты его утешай за то, что ему четырнадцать или двенадцать лет? Чтобы он в свою безнаказанность уверовал? Нет уж. Вы вначале разберитесь: мы воюем или мы уговариваем, а потом и зовите. Либо солдат, либо уговорщиков.
Разумеется, всего этого я Полянкину выкладывать не стал. Глупо распахиваться перед тем, кому, может, еще и горло рвать придется. И хотя от усталости и тепла меня очень в откровенность потянуло, сдержался.
Ограничился, кофеек прихлебывая, беглым пересказом истории нашего агентства «MX плюс». Но историю с ожерельем Тамары изложил подробно. Полянкин слушал внимательно и без скепсиса. По ходу моего монолога осмотрел браслет и кейс, отцепил меня от них и ловко подключил глушилку к сети. Наконец-то я смог снять куртку и чуть отойти от жары. Насколько в моей замше холодно на улице, настолько душно тут.
Когда я иссяк, Михаил Федорович насупился, пряча радостно заблестевшие глазки. Сурово отчитав меня и моих приятелей за верхоглядство, принялся въедливо выпытывать: кому я рассказывал о нем и его казематах вообще и о сегодняшнем к нему визите в частности? Настал момент из тех, которыми так густа моя работа: дурить голову тому, кто старается тебя обуть. Хотя сегодня, пожалуй, я с удовольствием бы и без этого. Притомился. В сон тянуло так, будто сотню кэмэ по горам отчапал. А Полянкин все приставал с расспросами.
Сначала я старался спрятать глаза, но потом как можно честнее, едва ворочая вялым языком, забожился, простодушно уставившись на Полянкина:
— А как же! В смысле никому и никогда . Ей-богу! Что я, дурак? То есть, конечно дурак... Что так вляпался... Но не совсем же?! Никому я о вас не говорил, и что я с этим кейсом тут, тоже ни одна живая душа не знает.
Самое смешное, что все это было чистой правдой. Вот много я в своей жизни разного делал, но выдать того, кто мне персонально доверился, никак не могу. Даже самым близким друзьям. Не могу, и все. Слова поперек горла встают. Единственный, кто слышал от меня кое-что о Полянкине, да и то не конкретно, без координат, а как о курьезе жизни, — это Боцман. Он тоже скопидомистый, и я его однажды поддразнил, рассказав, как люди копить умеют. Что до посланного Пастуху письма, так оно еще не дошло. Значит, и то, что никто не знает о сегодняшнем моем визите, тоже правда.
— Это как же тебя твои дружки одного да с такой ценностью отпустили? — не унимался Полянкин.
— Какая ценность, если там бомба? И они ж не отпускали! — Я замялся, как бы стараясь побыстрее придумать убедительное объяснение. На самом-то деле у меня было время версию сочинить заранее. — Я сам! Сам, да. Хотел узнать: нельзя ли как-нибудь так посмотреть, что внутри кейса, чтобы не рвануло? Вдруг там такое, на чем мы еще копеечку ухватим?
— А ты не думал, что за эту «копеечку» тебе шею могут свернуть? — вроде бы из сострадания, но больше от желания показать мне мою же глупость спросил Полянкин. — А заодно и мне вместе с тобой и твоей шайкой, понял — нет?
— Так мы, может быть, еще ничего не возьмем... — искренне удивился я.
— За что ж сворачивать? Но если там бомба, то с того, кто ее всунул, по понятиям можно неплохую компенсацию слупить, верно?
— А что с тебя самого компенсацию со шкурой слупят, об этом ты не подумал? — рассудительно осадил меня хозяин берлоги.
Я чуть не зауважал его за осторожность. Но даже за километр было видно, как ему самому хочется посмотреть: что же там, в кейсе, из-за которого такая суета?
Душевные терзания Полянкина явно были из тех, о которых говорится «хочется и колется». Если он откроет, а там нечто достаточно ценное, то тогда от меня стоит избавиться. Вдруг я все-таки хоть кому-то сболтнул о нем? Хозяева ценности явятся сюда, и тогда дело всей династии Полянкиных пойдет коту под хвост. Но если я о его подвале и на самом деле молчал, то тогда, если Михаил не рискнет открыть кейс, получится, что он глупо отказался от барыша. Решиться при такой скудной информации на риск — глупость. А не решиться — для человека его привычек значит отдать себя на съедение дальнейшим сожалениям. Не одна ведь совесть из отряда грызунов — у жадности тоже зубки ого-го. На моих глазах Мишаня из благообразного Михаила Федоровича превращался в махрового Михуилищу.
Полагаю, сейчас он скорбел, что я, знающий его тайну, зажился на свете. Возможно, он давно ждал как раз такого момента, чтобы и от меня избавиться, и выгоду от этого существенную поиметь. Я тоже жалел — о том, что поленился заблаговременно высветить его подноготную. Ох и достанется же мне за это от Пастуха и всего нашего «MX плюс»!
Так мы и терзались, сидя друг против друга. Пока Михуил наконец не определился:
— Ничего пока не обещаю. Надо сначала твой чемоданчик осмотреть.
Снаружи. Погоди-ка тут... — И пошел к узкой фанерной дверце, за которую раньше меня еще ни разу не приглашал.
Его возросшее вдруг доверие меня весьма насторожило. Но я чувствовал себя усталым настолько, что хоть спички под веки вставляй. Старею, видать.
Уходит выносливость.
Дверца оказалась липовой. За ней скрывалась мощная стальная дверь, как в бомбоубежищах. С хитрыми запорами, которыми хозяин клацал, заслонив их собой. Отворив массивную дверь — так же легко и плавно, как и другие, — Полянкин нырнул в проем, исчез на полминуты, а потом позвал:
— Неси сюда свое барахло. Только осторожно — тут у меня тесно...
Отправляясь к нему со своим багажом, я пистолет из куртки забирать не стал, а вот небольшой ножик, таящийся в ножнах чуть выше кисти на левой руке, снял с предохранителя. Это орудие — трофей, который я прихватил на Кипре у одного соотечественника. Он с дружками так хотел заграбастать наши доллары, что отвязаться подобру-поздорову никак не получалось. В конце концов двумя неопознанными покойниками на тамошнем дне стало больше.
