Игра для героев - Хиггинс Джек (чтение книг .TXT) 📗
Наконец на борту остался только один моряк – одно обезумевшее от страха человеческое существо, уцепившееся за веревочную лестницу. При последнем заходе мой отец потянулся на помощь к нему, но бедняга так и не разжал руки, отец тоже – уж такой он был человек; «Сесили Джексон» отнесло, оба они, вцепившись друг в друга, повисли над водой, и оба упали в море. Начался прилив, этот проклятый «курсье», этот Мельничный жернов острова Сен-Пьер. Он подхватил спасательную шлюпку и швырнул ее о борт «Викинга» – раз, два, три... Три раза, сокрушая жизнь Оуэна Моргана, моего отца.
А на обратном пути в Шарлоттстаун вновь произошла трагедия. Носовая часть «Сесили Джексон» уже была сильно повреждена, три из ее шести водонепроницаемых отсеков заливало водой. Она заходила в бухту, когда накатила огромная волна с пролива, перевернула шлюпку, снова поставила на киль и ударила, разбив в щепки, о гранитные стены старого адмиралтейского волнолома.
Еще восемь человек погибли в то холодное утро; остальных, включая Эзру Скалли, спасли люди – встав в живую цепь и страхуя друг друга, они выловили в прибойной полосе всех уцелевших и переправили наверх.
Так погиб мой отец; за ним ушла мать, хотя она ходила по земле после этого еще семь лет.
А Эзра получил ленточку к своей золотой медали Королевского общества спасения на водах; был учрежден фонд общественных пожертвований на постройку ангара и бетонированного спуска у подножия холма в Гранвиле, а заодно и на приобретение спасательной шлюпки, 41-футовой шлюпки типа «Ватсон», которая стала носить имя «Оуэн Морган».
Все это припомнилось так живо и болезненно, что я на миг потерял самообладание – и оглянулся, лишь услышав звяканье щеколды.
Шагов я не услышал, а дверь уже открывалась. Бежать времени не было. Когда дверь закрылась и зажегся свет, в правой руке у меня был наготове маузер. Эзра уставился на меня непонимающим взглядом, полупьяный, держа в руке ящик с пустыми бутылками из-под пива.
Он недурно научился говорить по-немецки – с тех пор как мы виделись.
– Ты кто? – строго спросил он. – Что ты здесь делаешь?
Я снял с головы стальную каску.
– Здравствуй, дядя Эзра, – сказал я тихо, как в детстве; наше кровное родство было далеким, Эзра приходился моей матери троюродным братом.
После гибели отца он заменил мне его и, я думаю, любил меня не меньше, чем мою мать – единственную женщину, которую он по-настоящему полюбил в жизни.
Он перешел на шепот и поставил ящик на пол.
– Оуэн? – проговорил он. – Это ты, парень?
– Именно так, Эзра.
Он подошел, протянул руку и мягко коснулся моего лица.
– Боже праведный, парень, что они с тобой сделали?
– Война, Эзра, война.
Он медленно кивал, потом, в смущении, схватил меня в свои медвежьи объятия и оттолкнул. Сердито глядя влажными от слез глазами, он спросил:
– Что же это такое? Что за мерзость творится? Ты сейчас пришел не за тем, за чем приходил тогда, в сороковом году?
– Ты и об этом знаешь?
– Узнал на другой же день... Симона сказала мне. – Тут он тряхнул головой и добавил: – Сын Оуэна Моргана – солдат. Непорядок. Что же ты не пошел на флот?
– Были свои причины, Эзра. Как-нибудь расскажу. А где Симона?
– Живет теперь в коттедже в Ла-Фолезе, одна. Фрицы используют дом Сеньора как полевой госпиталь. Старый Райли там заведующий.
Последний гвоздь в гроб Джо Сент-Мартина. Но о нем у меня не было времени даже думать.
– Слушай, что я тебе скажу, Эзра, – сказал я. – У меня немного времени. Что ты знаешь о проекте «Черномазый»?
– Так вот почему ты здесь? Как ты об этом узнал?
Я рассказал ему про Сент-Мартина.
– Жаль, – сказал он, набивая табаком из старого кожаного кисета свою трубку. – Я уж надеялся, что этого ублюдка давно скормили рыбам. Попусту тратишь время, Оуэн. Ничего здесь нет. Проект «Черномазый» уже сдох. Не хватает торпед, понимаешь? А главное, почти все парни, обученные управляться с торпедами, погибли. Базы торпедных катеров Бретани, которые еще в руках немцев, крепко блокированы. Суднам снабжения трудно пробиться.
– Я вижу, ты хорошо осведомлен.
– Мы слушаем новости Би-би-си каждый вечер, – ответил он. – У немецкого унтер-офицера, расквартированного у меня, есть радиоприемник. – Он поколебался, затем добавил: – Не думай о них, Оуэн, ради меня. Это – все хорошие парни, в основном саперы. Мои приятели.
– Ладно. Если не придется столкнуться с ними на узкой дорожке.
– Значит, у тебя к ним нет ненависти?
– К немцам? – Я мотнул головой. – Кого я только за пять лет не встречал! Французы, немцы, англичане... Люди есть люди: хорошие, плохие, никакие.
Он медленно кивнул, потом сказал:
– Значит, мы понимаем друг друга. Мне будет больно, если кто-нибудь из этих парней пострадает от твоей руки, Оуэн. – Затем добавил: – Не знаю, через что тебе пришлось пройти, но ты выглядишь как человек, способный на все. Что они с тобой сделали?
– Словами не передашь, Эзра. Я теперь – полковник, если это тебе что-нибудь говорит.
Он удивленно уставился на меня.
– Ты молод для такого чина. Если это правда, то объяснений два: или на твоих боссов здорово надавили, или ты на самом деле заслужил свои погоны. Ладно. Куда теперь?
– Хотелось бы увидеться с Симоной, если смогу, потом уйти. Теперь уже ненадолго. Кончается война-то.
Я похлопал по корпусу «Оуэна Моргана» и признался ему:
– Не поверил своим глазам, увидев эту старую красотку. Не верю, что она еще на ходу.
Он довольно прищелкнул языком.
– Не выходила из-под навеса с июля сорокового, когда пришли фрицы, но она в полном порядке. Мотор – зверь. Проверяю каждую неделю, понял? Когда немцы вторглись сюда, бомба грохнулась прямо на спусковой эллинг, разнесла его в щепки – днем можно будет поглядеть. Короче, спустить ее на воду я не смог. А потом появился немец-моряк, офицер, осмотрел шлюпку и хотел было ее прикарманить, но решил, что возни больше, чем толку. Весь берег заминирован, дотащить шлюпку до воды нельзя. Так она здесь и осталась.
– Еще одно, Эзра, – проговорил я медленно. – Штейнера знаешь?
– Манфреда Штейнера? – переспросил он. – А как же, знаю. Кто его не знает? – Тут он нахмурился и добавил: – Погоди. Как ты...
– Джо Сент-Мартин, – ответил я. – Говорит, что Штейнер – важный человек в проекте «Черномазый». Что он собой представляет?
– Так, – нахмурился он. – Трудный вопрос. Сказать по правде, парень, он не похож на других. Он – из дивизии «Бранденбург». Это люди особой породы, как я понял. Куча наград – позавидовал бы любой; к тому же он художник – картины пишет как Бог. Почти так же здорово, как твой отец, что еще скажешь...
– У Сент-Мартина сложилось впечатление, что он в дружеских отношениях с Симоной.
Эзра догадывался, что у меня на уме, и не пытался возражать. Лицо его помрачнело.
– В дружеских. Больше чем в дружеских, Оуэн, я бы сказал. Война была долгой, парень, а она – женщина в цвету. Что ж, ты думал, она так и будет сохнуть на ветке?
Он был прав, как всегда. Меня это успокоило.
– Хорошо, Эзра, намек понял.
Открылась и хлопнула дверь в доме.
– Эзра! Ты что так долго? Где пиво?
– Тебе лучше уйти. – Он вытянул ящик с пивом из-под старого верстака. – Не хочу, чтобы они сюда заходили. Я не доверяю тебе, Оуэн. Ты здорово изменился.
– Погоди, Эзра, – торопливо сказал я. – Веди себя осмотрительнее. Долго это не протянется.
Лицо его помрачнело, и он сказал с оттенком горечи:
– Ты моих постояльцев имеешь в виду, Оуэн? Так что ж, мне позволить моим друзьям погибнуть, что ли?
Он выключил свет и вышел, хлопнув дверью, оставив меня в темноте наедине с мыслью: кажется, пришло время покончить с моей невеселой профессией.
Я взял велосипед и покатил обратно тем же путем, каким приехал. Ла-Фолез – это название деревеньки в полумиле от утесов в юго-западной части острова, неподалеку от того места, где я высадился. До войны ею владел офицер-отставник из Индии, но его эвакуировали вместе с жителями острова, которые изъявили желание уехать незадолго до немецкой оккупации. Однажды я встретил его, совершенно случайно, в Сент-Джеймс-парке летом 1943 года, и мы зашли в ближайший бар отметить встречу земляков.
