Матёрый - Донской Сергей Георгиевич (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Постепенно, обуреваемые частнособственническими инстинктами, новоиспечённые землевладельцы отгораживались друг от друга стальной сеткой-рабицей, все больше напоминая прожорливых кроликов, обживающихся в своих вольерах. Вооружась сельскохозяйственным инвентарём, обитатели вольеров ползали вокруг своих грядок на четвереньках, передвигались на корточках или вообще стояли на коленях, склоняясь в бесконечных земных поклонах над первой клубничкой и последним помидорчиком.
Так незаметно пролетали годы. Временные убежища сменялись настоящими каменными домами. Причём все строения были непременно двухэтажными.
Тот, кто не имел возможности потрясти соседское. воображение жёлтым огнеупорным кирпичом, ограничивался красным или белым, а то и просто мрачным шлакоблоком популярного цвета «мокрый асфальт». Дальше начинался неудержимый полет фантазии. К фасаду лепились хлипкие балкончики, из шиферных крыш произрастали чудовищных размеров трубы, стены усеивались круглыми иллюминаторами, а кое-где встречались и потешные средневековые башенки. Эти трогательные подобия неприступных замков, словно сошедшие с детских картинок, крепостными валами и рвами не окружались только по той простой причине, что каждая пядь земли ценилась владельцами на вес выращенного на ней урожая.
Он не баловал изобилием. В бесполезных погребах было хоть шаром покати, но зато светлыми летними вечерами гордые помещики ходили друг к другу в гости, хвастаясь, кто первой червивой вишенкой, кто диковатым яблочком, а кто внушительной фаллосоподобной морковью, которую дамы норовили незаметно огладить огрубевшими пальцами.
Увлечение ботаникой принимало форму лёгкого умопомешательства. Самые заядлые садоводы все свободное время проводили в диспутах об отличиях кольраби от брюссельской капусты, о преимуществах груши буасье над лесной и снежной, вместе взятыми, о необыкновенной питательности лимской фасоли и о специальных способах консервации сливы-китаянки. Непосвящённые, слушая их тарабарщину, чувствовали себя новичками на воровском толковище. Что за кукумис такой? Чем земляная груша отличается от обычной падалицы? Зубовидная кукуруза – это как?
Короче, растурнепс их однолетнюю пелюшку с перуанским капсикумом!
А местные дачные авторитеты, променявшие детективы на специальную литературу, почему-то упрямо игнорировали тот факт, что ничего более экзотического, чем лук, картошка и крыжовник, на их земле в достаточном количестве не произрастало.
Упорные фанатики не желали также признавать, что их выходные и отпуска давно превратились в каторжный труд… на собственных плантациях. Обряженные на манер огородных пугал, обгоревшие на солнце, чумазые, они как заведённые поливали корявые саженцы, мяли руками навоз и куриное дерьмо, подвязывали чахлые кусты помидоров и злорадно топили колорадское жучье в бутылках с керосином.
В сравнении с их маниакальным энтузиазмом двенадцать комсомольских подвигов Павки Корчагина выглядели примерами похвального, но умеренного трудолюбия.
С окончательной победой капитализма в стране это беспрестанное ковыряние в земле превратилось в один из способов борьбы за существование. Отложив собранный урожай на чёрные зимние дни с отключённым по всему городу электричеством, можно было жевать свою картошку при свечах и мечтать в полумраке о светлом будущем, когда весной опять из земли попрёт зелень, а там – кабачки, а там – редис и огурчики. Значит, как-нибудь перебьёмся, доживём до лучших времён…
Дачный посёлок стал для населявшего его мирного трудолюбивого народца последним оплотом, островком прошлого, где время как бы приостановилось, щадя вымирающее поколение. Но вот стрелки часов вздрогнули и пошли вперёд – все быстрее и быстрее, спеша наверстать упущенное.
Обладатель запоминающихся светлых глаз, усмиряющих злых псов и волнующих незнакомых женщин, почти не вспоминал об утреннем инциденте.
Расположившись в древнем шезлонге на ещё не слишком жгучем солнцепёке, он занимался миросозерцанием, то есть попросту бездельничал, лениво поглядывая по сторонам.
На прилегающем участке, превращённом в строительную площадку, копошились четверо давно не стриженных работяг в выгоревших добела или застиранных досера обносках. Когда они матерились, а такое происходило всякий раз, как только кто-нибудь из них открывал рот, это звучало столь же естественно, как жужжание пчёл или щебетание птиц.
Один мужик из длинноволосой четвёрки казался каким-то заторможенным. То ронял инструмент, то спотыкался на ровном месте. Вот и теперь, волоча через двор мятые ведра с раствором, он вдруг запнулся и замер как вкопанный, повернув голову в направлении мужчины в шезлонге. Было такое впечатление, что он силился что-то вспомнить, но никак не мог, и это мучило его.
– Ванька! – гаркнули на него. – Шевелись, давай! Че ты как чумной сегодня? Похмелиться, небось, мечтаешь? Я те похмелюсь, сучий потрох!
Ведра испуганно вздрогнули и двинулись дальше.
Машинально проследив за их перемещением по двору, мужчина наткнулся взглядом на горе-боксёра в зеленом спортивном костюме. Тот отсвечивал издалека ненавидящим взглядом. Надутый и мрачный, он бесцельно шлялся по стройплощадке, изображая из себя то ли надсмотрщика, то ли часового.
Ближе к полудню на сцену выбрался новый персонаж. Если боксёр, нарвавшийся на пару утренних зуботычин, выглядел достаточно бодрым и энергичным, то его сотоварищ смахивал на только что очнувшегося зомби. Следы вчерашних возлияний отчётливо проступали на его плохо выбритой голове. То, что проглядывало сквозь короткую густую щетину, назвать лицом язык не поворачивался. Участки, не поросшие колючками, воспринимались как необязательные придатки круглой башки, прилепленной к крепко сбитому телу баскетболиста.
Наверное, башке хотелось, чтобы её поскорее отскребли от излишней растительности. Но сначала – опохмелили. Поэтому увенчанное ею долговязое тело выбралось на свет божий с двумя пивными банками.
Одной из них немедленно завладел боксёр, а со второй баскетболист предусмотрительно отступил подальше. Синхронно дёрнув за жестяные колечки, оба парня запрокинули свои банки над пересохшими глотками и на полминуты застыли в позе подбоченившихся пионеров-горнистов.
На беззвучный зов хмельной побудки из дома вывалился хозяин чёрного ротвейлера и всех человеческих особей, собравшихся во дворе. Лет ему было никак не больше двадцати семи, но его солидный хозяйский статус подтвердился всеобщим оживлением.
Рабочие изобразили трудовой подъем, излишне громко матерясь и суетливо двигаясь во всех направлениях.
Парни незаметно избавились от пустых ёмкостей и принялись хрипло покрикивать на рабочих. Из неведомого укрытия выбрался чёрный ротвейлер, украдкой зыркнул на мужчину в шезлонге, сделав вид, что знать его не знает, и присоединил свой басистый голос к общему хору.
Объект почтительного внимания дворовой челяди немного постоял на крыльце, с чувством почёсывая все, что у него могло зудеть после многочасового сна.
Подданные помаленьку стягивались к нему поближе.
Пожалуй, пёс, помахивающий обрубком хвоста, выглядел самым независимым существом в этой компании. Боксёр и баскетболист, во всяком случае, выражали своё почтение более наглядно. Оба так и увивались вокруг, готовые ловить на лету команды и подачки.
Хозяин одарил собравшихся благосклонным взором, сладко потянулся и вместо приветствия издал неприличный звук – такое своеобразное «здр-р-рссс»… Ротвейлер неодобрительно покосился на него и попятился. Люди остались на местах, готовые внимать и речам, и просто звукам.
Мужчина в джинсах, незаметно наблюдавший за этой сценой, поморщился, хотя ноздри его улавливали только запахи зелени и разогретой земли. Он уже твёрдо знал, что сосед, городивший из двух чужих домов что-то грандиозное, ему активно не нравится. Маленький властелин нескольких дешёвых крепостных душ, возомнивший себя величественной фигурой.
Эту фигуру с пузцом и покатыми плечами увенчивала голова с лицом, выглядевшим как чей-то незавершённый портрет: пшеничная чёлка на лбу, дальше все смазано, и только ниже проступают сочные красные губы. Плохо пропечённый блин смотрелся бы рядом не хуже. Возможно, когда лицо выглядывало из дорогих костюмов с подставными наплечниками, оно становилось более значительным.
