Час крысы - Зайцев Михаил Георгиевич (книги серии онлайн .TXT) 📗
По мере роста количества удач Евдокимова, росла и плата за его услуги специалиста по устранению проблем. Также плата зависела от должности проблемы, статуса, наличия телохранителей. Валера стоял у бордюрного камня и гадал, какой величины аванс его ожидает сегодня, суммировал и прикидывал, хватит ли накоплений, с учетом сегодняшнего аванса, на приобретение квартиры, достойной женщины Глаши, в пределах Садового. На покупку новой квартиры, и так, чтобы нынешнюю не продавать. Валера размышлял на финансовые темы, когда услыхал смутно знакомый голос:
– Скажи, почему?
– Чего? – Валера обернулся.
– Не «чего», а почему? Почему ты меня предал, друг?
Долго соображающие киллеры с плохой зрительной памятью, с замедленными реакциями, не способные в мгновение ока просчитать ситуацию и принять единственно правильное решение, долго не живут. А Евдокимов прожил уже достаточно долго и собирался жить дальше. Еще долго-долго и по возможности счастливо.
Он узнал Павла спустя секунду.
И еще до того, как узнал, правильно оценил его взгляд гремучей змеи.
И бросился бежать.
Его толкнула в спину отнюдь не трусость, нет! Опыт столкнул его с бордюрного камня и погнал наперерез жиденькому транспортному потоку. Опыт хищника, привыкшего трезво и без эмоций градуировать опасность.
Евдокимов перебежал ближнюю полосу перед тихоходом автобусом, выскочил на встречную, оглох от визга резины, стираемой об асфальт, – водитель «Москвича» жал на газ и выкручивал руль вправо, спасая жизнь сумасшедшего спринтера.
Разлетелась вдребезги фара «Москвича», бампер смял бок игрушке «Оке», «Оку» закрутило, Валера перепрыгнул бордюрный камень на другой стороне улицы, оглянулся, увидел, как спрыгнул на капот «Москвича» Павел, как готовится перепрыгнуть «Оку». Нелепый саквояж в руке заметно стеснял движения преследователя.
Евдокимов лег грудью на воздух, в два шага-прыжка пересек пешеходную дорожку, едва не опрокинув старушку, перемахнул ограждение газона и проскочил под окнами первого этажа серой блочной громадины жилого дома.
Время многое изменило в знакомом районе. Евдокимов бежал в рощицу, ту самую, где троица мушкетеров разучивала атаку а-ля саваж. Бежал, не оглядываясь назад, но вынужденно вращая головой – вон тех гаражей не было. На их месте были другие, или вообще по прихоти обманщицы-памяти он свернул не туда, не в тот двор?
Валера обежал гаражи... Слава богу! За пустырем островок леса. Быстрее через пустырь... Черт! Он поскользнулся, глина под ногами, и бурьян мешает... Отчаянно работая коленями и локтями, Валера преодолел подъем, потянулся к деревцу, схватился за березку, рывком подтянул тело, упал на бок, закатился за веники кустов. Пока катился, рванул отворот пальто, вырвал пуговицы с мясом, выхватил свой верный «стечкин» и замер.
Евдокимов лежал на животе за кустами, сжав пистолет обеими руками, лежал и считал в уме. Досчитал до шестидесяти, дыхание за минуту чуть успокоилось. Подтянул колени, изогнул спину, мягко поднялся. Сделал приставной шажок влево, высунул из-за кустов сначала ствол, затем и сам высунулся. Увидел свои смазанные следы, тылы гаражей, тополя за гаражами. Преследователя он не увидел, он его услышал.
За спиной треснула сухая ветка под тяжестью ноги Павла. Евдокимов крутанулся, уже нажимая пальцем на дугу спуска, уже, казалось бы, нажав, но вдруг нечто свистнуло, нечто длинное и острое, и палец на спуске отказался слушаться. Почему, черт возьми?..
Только скосив глаза и узрев гарпун, пронзивший правое плечо, Валера понял, что мышцы его правой руки порваны, и почувствовал боль. Только боль, руки он не чувствовал. Однако «стечкин» держала, точнее – придерживала за ствол и вторая, левая, все еще здоровая рука. Достаточно сместить средний палец, чтобы...
Павел метнул разряженное ружье для подводной охоты. Оттолкнул тяжелую железяку от себя, как будто она вдруг раскалилась. Ружье ударило рукояткой по стволу «стечкина». По среднему пальцу Валеры, ползущему к спусковому крючку, и Евдокимов выронил пистолет.
– Надо же, как ловко у меня получилось тебя, брат, обезоружить, да? – усмехнулся Павел. – Промахнись я чуть-чуть, и ты бы выстрелил, ты бы не промахнулся, правда? Надо же, а ведь я не учился стрелять гарпунами и метать предметы сложной конфигурации. Повезло мне на этот раз... Быстро бегаешь, друг. Но ты запамятовал, что в рощицу быстрее добираться через другой двор. Ты побежал длинной дорогой, склеротик, а я все помню. Все... Зря ты сюда прибежал. В безлюдное местечко. Я бы на твоем месте открыл пальбу по мишени, прыгающей с капота «Москвича» через крышу «Оки». Ты боялся свидетелей, да? Не захотел светить ствол, правильно? Привык убивать с оглядкой на неизбежное расследование?.. Ха-а!.. Ты предсказуем! Твои профессиональные привычки и плохая память тебя и погубят...
Павел явно провоцировал бывшего друга на активные действия. Стоял в трех метрах в расхлябанной позе и трепался, глядя на раненого Валеру рассеянным взглядом. И Валера поддался на провокацию. А что еще ему оставалось? Звать на помощь? Ждать, пока закружится голова от потери крови?
Евдокимов вырвал левой рукой гарпун из правого плеча, лишь слегка поморщившись. Скривил губы и прыгнул, взмахнув гарпуном, намереваясь окровавленным острием чиркнуть по глазам мстителя.
Павел прогнулся в пояснице, отклоняя голову, пропуская гарпун над собой, всплеснул руками. Казалось, взмахнул расслабленными руками ради сохранения равновесия... Его ладошки хлопнули, попали по кулаку, сжимающему гарпун. Кулак разжался, и сломанные пальцы обвисли, словно у смятой перчатки. Владеющий искусством захватов, умел рвать любые чужие захваты с легкостью необычайной.
Между тем расстояние между ними сократилось до дистанции, эффективной для тарана коленом. Евдокимов запрограммировал себя на этот удар, на мощнейший таран коленкой промежности противника, и провел его, игнорируя вспышки боли в сломанных пальцах, не замечая потерю окровавленного гарпуна.
Павел отскочил. Его как бы снесла невидимая воздушная подушка, прилипшая к округлой коленке Евдокимова, воображаемая, несуществующая «подушка безопасности». Только что отклонявшийся назад на отскоке Павел сильно наклонился вперед, подогнул ноги и, опуская только что хлопнувшие по чужому кулаку кисти, сбил локтем таран в виде коленной чашечки, подхватил предплечьем голень бьющей ноги, дернул ее на себя и вверх, закрепостив стопу Евдокимова в ботинке с измазанной глиной подошвой.
Валера потерял равновесие, полетел навзничь. Он падал, а нога его, будто бы пойманная в капкан, хрустела. Кости хрустели почти так же громко, как и недавно сухая ветка под каблуком у Павла.
Валера упал, стукнувшись оземь лопатками и затылком, придавив онемевшую правую, уронив левую с безвольными пальцами. Павел выпустил пойманную, изломанную ногу Евдокимова и заговорил быстро, чтоб успеть высказаться, покуда боль не отключила сознание бывшего друга:
– Думаешь, я тебя сейчас добью? Ошибаешься, друг! Тебя я оставлю в живых. Тебя ждут трудности на допросах. Не скоро, очень не скоро ты сумеешь самостоятельно подписываться под протоколами. А ходить нормально уже никогда не сумеешь, обещаю. Прежде чем Сергей Сергеич узнал, что такое настоящая боль, он звонил тебе, а его мобильник я оставил возле трупа Ситникова, и твой номер, как ты сам понимаешь, сохранился в памяти телефона. Надеюсь, сыщики заинтересуются еще и источниками благосостояния скромного инструктора по спорту из благотворительного фонда. Надеюсь, разбирательство будет громким, и все громы с молниями падут на твою голову. Прощай, урод. Существуй дальше и, сделай милость, поминай меня почаще недобрым словом. Вскоре ты поймешь, что иное существование хуже смерти. Как, например, мое существование... Прощай.
