Мессия - Щупов Андрей Олегович (книги онлайн полностью .TXT) 📗
НОЧНОЙ БОЙ
В подъезде я столкнулся с Зоей, простоволосой, страшной, потрясающей столовым ножом и выкрикивающей в сторону двери жуткие проклятия. Тут же возле нее перетаптывался вооруженный металлическим прутом Митя. Видно было, что его одолевают двойственные чувства. Лицо соседа читалось подобно букварю. Буйная озлобленность сменялась неуверенностью, и щеки попеременно то бледнели, то наливались багровым румянцем. Возможно, впервые он столкнулся с такой неприятной дилеммой: забиться в ту самую щель, о которой я упомянул Виктору, или встать на защиту родного подъезда. Я его отлично понимал, моего буйного соседушку. Жизнь Мити, потомственного слесаря, напоминала каскад водопадов, проистекая от запоя к запою, от одного скандального беспамятства до другого. В перерывах между хмельными неделями Митя вытачивал ключи. Нынешнее обилие замков, как и равное количество желающих взломать их, скорой безработицы не сулило. Ключи нужны были всем, и Митя не то чтобы процветал, но все же и не бедствовал.
Бросив беглый взгляд на дрожащую под ударами дверь, я подумал, что в скором времени тому же Мите придется крепко с ней повозиться. Замок уже успели раскурочить, — атакующих сдерживал только задвигаемый на ночь засов. Нельзя сказать, чтобы мое появление здорово воодушевило соседей, однако, поймав меня за рукав, Митя стал торопливо докладывать. Оказывается, кто-то из молодчиков влез к нему в окно на первый этаж. Лишь чудом хозяину удалось выскочить из квартиры. Чудом-то чудом, но, ретировавшись, он успел-таки запереть дверь на ключ. Вероятно, сработали профессиональные навыки.
— Что ж, дело швах, — успокоил я соседа. — Твою дверь они вышибут в два счета.
Мне не часто удается побывать в шкуре прорицателя, но на этот раз я угадал. Из квартиры Мити донесся поток ругательств, и чей-то каблук ударил по деревянным створкам. Мы вздрогнули. Ситуация складывалась более чем неблагоприятно. Мы не знали, кто рвется в подъезд и с какой целью, зато отлично представляли себе соотношение сил. Увы, перспектива самозащиты не казалась особенно увлекательной. Тем не менее мы собрались здесь, вооруженные чем попало, ожидая неизвестности, готовые, как ни странно, противостоять этой неизвестности…
С верхней площадки лестницы показалась седовласая голова бабушки Таи. Жалобным голосом она сообщила, что Мазик только что полез на крышу. По ее словам он собирался устроить нападающим сюрприз.
Я недоуменно взглянул на пистолет в своей руке. Вот так, братец мой! Чудеса приключаются, оказывается, и в наше время… Что с нами со всеми стряслось? Почему мы повылазили из квартир и со свирепыми лицами поперли на рожон? Как звать и величать тот дух сопротивления, что неожиданно вселился в соседей?..
Я еще додумывал последнюю мысль, когда мой «Глок» дважды выплюнул смертоносное пламя. Я стрелял в дверь Митиной квартиры. Кто-то немедленно заблажил с той стороны, попытки сокрушить дерево прекратились. Правда, радоваться пришлось недолго. В ту же многострадальную дверь ударили очередью. Брызнула щепа, и мы поспешили прижаться к стене. Одна из заноз изуродовала щеку Зои. По лицу ее пролилась тонкая струйка крови. Удивительно, но именно эта небольшая ранка взъярила меня. Страх исчез. Переступив незримую черту, я превратился в воина, жаждущего отмщения. Кто сказал, что месть — чувство плохое? Прежде всего это сильное чувство! А плохое оно или хорошее судить потомкам. И то и другое они оправдывают с одинаковой легкостью сообразно сложившемуся менталитету, историческим обстоятельствам и прочим премудрым условностям времени… Я обернулся к соседям.
— Бегите наверх, в квартиры беженцев, распахивайте окна и валите оттуда все, что попадется под руку. Лучше, если что-нибудь поувесистее.
— А дверь?
— Некоторое время я еще подежурю здесь, но многое будет зависеть от ваших действий.
Они с готовностью кивнули. Так кивают на передовой, выслушав приказ начальника.
В этот момент сверху донеслись выстрелы. Это был наверняка Виктор. Ему ответили автоматным огнем, и мне тотчас захотелось полюбоваться на свои окна. Продырявленные рамы, крошево битого стекла — по всей видимости зрелище должно было впечатлять… Отмахнувшись от видения, я обратил внимание на то, что в Митькиной квартире наступило затишье. Я действовал по наитию, даже не пытаясь объяснить внезапного своего порыва. Разогнавшись, как заправский рэгбист, я ударил плечом в дверь, и она подалась, с треском распахнувшись вовнутрь. У человека, возникшего передо мной, на лице отразилась довольно-таки сложная чувственная гамма. И все же я понял, что в общем и целом он расстроился. Перезарядка оружия не такое уж стремительное дело, и я застал его врасплох. Будь он попроворнее, ему удалось бы, пожалуй, приколоть меня штык-ножом, но к подобным неприятностям я был готов и мой «Глок» с быстротой молнии очутился возле его переносицы.
— Замри, герой!
Надо отдать ему должное, верзила сумел догадаться, что «герой», по всей видимости, не кто иной, как он сам, и потому он подчинился без звука. Чего проще было прихлопнуть его на месте, но я не сделал этого. Не скажу, что убить человека такая уж сложная задача. Но и простой ее не назовешь. Никогда прежде подобными вещами мне заниматься не доводилось, однако душой я, надо полагать, давно созрел для этого паскудства. Покажи хищнику дорогу, и он понесется по ней разъяренным носорогом. Все мы так или иначе стоим у запретных шлагбаумов, и кажущаяся простота операции одновременно привлекает и ужасает. Приведись мне встретиться с самым гнилым человеком на планете, я и тогда бы засомневался — а стоит ли идти до конца? Черт его знает, в чем тут дело. Во всяком случае не в страхе и не в высоких материях. По моему глубокому убеждению, иные люди живут на Земле по ошибке. Они плодят только слезы и горе. Таких мне не жаль. Право этих мерзавцев на жизнь тождественно несчастью окружающих. Мне хочется сравнить его с аналогичным правом коровы, ведомой на убой, с правом петухов и кроликов, предназначенных для рагу. Увы, я нахожу, что последние порой заслуживают жизни в большей степени, чем упомянутые мной субъекты. В данном случае наличие разума не оправдание, а отягчающее обстоятельство. Тем не менее, возможно, из чистого эгоизма я не хотел бы убивать себе подобных. Просто чтобы не вспоминать и не мучиться, гадая, была ли у покойника любящая веснушчатая сестра, пыхтел ли он за партой, пытаясь списать у соседа задачку по арифметике, играл ли в песочнице, плакал ли после отцовской трепки. Какой-то частью своего сознания я верю, что все дети ангелы. Мне решительно непонятно, каким чудовищным образом из них получаются взрослые. Видя перед собой возмужавшую, способную рожать особь, я жалею в ней прежде всего то, чему не суждено было состояться, что безвозвратно исчезло в его малорослом, голубом прошлом…
