Сердце Льва — 2 - Разумовский Феликс (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
— Самая умная порода, — с нежностью заметил Шейх и принялся рассказывать о том, что раньше в Египте фараонов все мало-мальски уважающие себя люди держали в домах дрессированных ошейниковых аспидов. И вот однажды один аспид, живший в доме очень уважаемого богатого египтянина родил детеныша, и тот по молодости умертвил ребенка этого самого богатого, очень уважаемого египтянина. И когда отец-аспид узнал об этом, он горестно зашипел, сделал стойку и словно сорную траву вырвал с поля жизни своего дурного, непутевого детеныша. А затем заплакал и навсегда покинул дом этого богатого, очень уважаемого египтянина. Что с ним стало потом, не знает никто. Не с богатым уважаемым египтянином — с ошейниковым аспидом.
— Да, интересная история, — в свою очередь заметил Хорст и тактично промолчал, что нечто подобное уже читал у Плиния. — И весьма поучительная. Сей ошейниковый аспид напоминает мне резкоположительного персонажа русского писателя Гоголя. Тот тоже убил своего сына, правда, из ружья. Нет, не русский писатель Гоголь, его резко положительный персонаж Тарас Бульба.
Так они поговорили о проблемах отцов и детей. Потом Шейх велел Али закрыть дверь и окна, поставил чашку со змеиными объедками на пол и выпустил из клетки обрадовавшихся мангуст.
— Спасибо тебе, добрый господин, добрые ихневмоны очень злые. Вчерашней ночью в подвале загрызли всех крыс, сегодня на спор — двух кобр и рогатую гадюку. Хороши.
В красках живописал Шейх стати мангуст, с нежностью наблюдал, как они прикладываются к молоку, а сам нет-нет, да и посматривал вопросительно на гостя — чего мол приперся, добрый господин, на ночь глядя? Спрашивать же в открытую без обиняков было нельзя — нарушишь предписанный пророком закон гостеприимства. И Хорст не торопился заговаривать о цели визита, болтал о пустяках, восторгался мангустами — брать сразу быка за рога было просто неприлично, можно на всю жизнь до глубины души обидеть хозяина. Так они и сидели, долго, в компании Али, Воронцовой и ихневмонов под кваканье лягушек. Наконец Хорст кашлянул, глянул на Муссу и сделал непроницаемое лицо:
— А я ведь к тебе по делу, уважаемый. Предназначенному только для твоих ушей.
— А я уже повесил их на гвоздь внимания, — Шейх, сразу встрепенувшись, жестом удалил Али, шикнул на мангуст, покосился на Воронцову. — Итак, что же привело тебя в мой скромный дом, добрый господин? Знай, ты попал к друзьям. С добрым попутчиком дорога короче.
— Да приведет она нас всех к благополучию и успеху, — закончил поучительную мысль Хорст и выложил на стол запечатанную пачку долларов. — А ты, уважаемый, приведи меня к Змееводу. И моя благодарность будет высока как горы и безгранична как море.
Воронцова подняла бровь, мангусты замерли, Шейх оторопел, впал в ступор, потухшим взглядом воззрился на стодолларовые. На побледневшем, вытянувшемся лице его явственно угадывалась внутренняя борьба.
— Я не понимаю, о ком это ты, добрый господин, — наконец сказал он, судорожно дернул горлом и жалобно скривил пергаментные губы. — Я ведь просто старый больной заклинатель. Кобра меня кусала девять раз, рогатая гадюка восемь. Ноги мои холодны, спина горбата, чресла опустошены. И что-то с памятью моей стало. Тут помню, а тут не помню.
— Вот тебе, уважаемый, еще для освежения памяти, — Хорст почтительно хмыкнул и вытащил еще пачку зелени, также стодолларовой и также запечатанную. — Надеюсь, теперь-то ты покажешь мне дорогу в «Рифаи»? С добрым попутчиком, как известно, она короче.
Что-что, а скупердяем он не был никогда.
— О, добрый господин, — только-то и прошептал Мусса, тяжело вздохнул и сделал пальцами судорожное, непроизвольно загребательное движение. — А, аллах!
Снулые глаза его вспыхнули бешеным огнем, голос задрожал, ноздри расширились — подумать только, такая куча денег! Сколько змей можно купить… Да что там змей — лодку с бензиновым мотором, чтобы катать туристов по Нилу… А всего лучше девственницу с хорошим прикусом, красивую и породистую, словно кобылица. Взнуздать ее покрепче, объездить как следует и скакать, скакать, скакать… Прямо в рай… Насчет порожних чресел это так, для красного словца. Есть еще порох в пороховницах, есть, двенадцатидюймовую пушку зарядить хватит.
— Будь по-твоему, добрый господин, — тихо, как бы через силу, согласился Шейх, ресницами притушил блеск своих глаз и неуловимо быстро, словно египетскую кобру, сграбастал американскую валюту. — Завтра же Змеевод узнает о твоей доброте, да не к ночи будет помянуто имя его.
Последнюю фразу он произнес шепотом, непроизвольно оглянувшись.
— Ах, да, да, уже поздно, — Хорст глянул на часы, потом на Воронцову, встал. — Поехали, дорогая, не будем утомлять хозяина. Спокойной ночи, уважаемый, да приснятся тебе все ангелы и гурии рая. А мне вот будет не заснуть, от нетерпения.
— Спи спокойно, добрый господин, всему свое время, — Шейх низко поклонился, прерывисто вздохнул и осторожно, чтобы не убежали звери, выпустил гостей за порог. — Змеевод скажет свое слово…
В тихом голосе его звучало раздражение — вот ведь богатый чудак, сам лезет черт знает куда, и других толкает в объятия искуса. Как бы эти доллары не вышли боком. А с другой стороны — моторная лодка, красавица девственница… Только катайся… Ладно, аллах не выдаст — баран не съест. Может, Змеевод и разрешит принять неверного в «Рифаи». А может и нет.
В голосах лягушек, что квакали неподалеку, слышался оптимизм, здоровая конкуренция и страстное желание к немедленному размножению. На проблемы морально-этического свойства им было наплевать.
Андрон (1980)
День с виду солнечный и ясный на деле выдался мрачным, тоскливым, искрящимся неприятностями, словно электричеством при грозе. Сперва приперся участковый, майор Щеглов, важно закурил, кашлянул и поведал беду.
— Уборщик твой опять в говно вляпался, теперь у меня в ОПоПе сидит. Двести шестая часть вторая у него на лбу написана. Ну что, будем дело возбуждать?
Густо заволосевшие ноздри его короткого носа с жадности раздувались в предвкушении поживы.
— Дела, Семен Петрович, у прокурора, а нам бог велел делиться, — мрачно пошутил Андрон, сунулся в карман, естественно в левый, и пропасть своему уборщику не дал — во-первый, работу знает, во-вторых орел. Опять видно кому-нибудь в бубен вмазал. Бывает.
Едва майор убрался, пожаловал капитан Царев, да не просто так, а на фуре, груженой под завязку яблоками.
— Здравствуйте, Лапин. Обращаюсь к вам как к проверенному человеку. Нужно помочь подполковнику Хренову из белореченского ОВД продать сельхозпродукцию, законно выращенную на приусадебном участке его отцом дважды оредноносцем геройским инвалидом отечественной войны. У нас по спецсвязи прошла шифротелеграмма. Надо, Лапин, надо.
Из кабины МАЗа между тем вылез широкоплечий гражданин, глянув изподлобья, сунул Андрону руку.
— Здравия желаю. Хренов. Подполковник. Имею правительственные награды.
На его решительном скуласто-мордастом лице было ясно написано — хрен тебе, а не три рубля за каждый проданный ящик. Я это право заслужил в боях. Пришлось втыкать зареченского мента на непыльное место, а потом еще выслушивать упреки совершенно справедливого свойства: слушай, дорогой, ты зачем эту сволочь поставил, а? Чтоб он нам цены сбивал, да? Будем его сегодня резать…
Ох, верно говорят, пришла беда — отворяй закрома. И часа не прошло, как пожаловал проверяющий из управления торговли, тощенький, нагловатый человечек с хитрыми бегающими глазенками. Все чего-то искал, принюхивался, присматривался, тыкался курносым носом в каждую квитанцию, сличал, дурашка, их порядковые номера. Наконец, ни черта собачьего не нарыв, накрапал положительный акт, сухо попрощался и уже пошел себе потихонечку с рынка, как к Андрону вдруг подкралась беда в лице его освобожденного из «обезьянника» уборщика, Аркадия Павловича Зызо.
— Ах ты сука, хабарики бросать! — закричал тот грозно, обуянный гневом, и, не разбирая, что было сил, отвесил проверяющему пендель. — Ты сейчас у меня языком асфальт вылижешь, гад! Эй, Андрей Андреич, что с этим пидорастом делать будем?
