Черные береты - Иванов Николай Федорович (книги бесплатно без TXT) 📗
– А ты думаешь, латыши только сейчас задумали пересажать нас по тюрьмам? Как бы не так. Еще когда служил в Латвии, мы знали, что против ОМОНа разработана операция «Березовая роща». Цель – переломать нас по одному, как деревья. Подставить, оклеветать, спровоцировать. Одним словом – вырубить.
– Ну, вот видишь, сам все прекрасно понимаешь. Поэтому не дури и пережди хотя бы первое время. Потом решим, что делать. Держи пакет, здесь бутерброды, а это – отпускной и билет до Москвы, – Щеглов вытащил из кармана документы. Тарасевич, не глядя, отвел руку замполита.
– Нет, Сергей. Пусть против меня будет хоть весь мир, а не только Латвия, Россия и банда – я не тронусь с этого места.
– Ты слишком заметная фигура в городе. Тебе не скрыться. Уезжай, Андрей. Пересиди где?нибудь.
– Я вот о чем подумал, – не слушая заместителя, ответил Тарасевич. – Я боюсь, что наше российское руководство возьмет пример с прибалтов и начнет из-за одного меня вешать собак на весь отряд. Держи, – он протянул Щеглову свое удостоверение. – Не доставим им такой радости. Я больше не командир. Я ухожу из органов, которые предают и продают своих офицеров. Я теперь – никто. И поэтому приговариваю убийц Зиты к смерти. Суда не будет, потому что суду прикажут их оправдать. Из-за меня. А теперь оставь меня одного.
– Андрей!
– Все! – губы Андрея запрыгали от сдерживаемого плача. Замполит уловил душевное состояние командира, подался к нему успокоить. Однако старший лейтенант отстранился: – Все. Спасибо за службу и дружбу. Дальше я один.
– Не уеду.
– Не глупи. Сохрани отряд. Это последнее, что у меня осталось на этой земле. А так – ни родителей, ни жены, ни родины, ни Отечества. Волк. Черный волк. А волку легче живется одному.
Развернулся и, не оглядываясь, пошел в лес. Просто в лес. Куда подальше. Волку и в самом деле в лесу надежнее.
2
Давно не испытывал Илья Юрьевич Карповский такого удовлетворения, как при появлении латышской полиции. Все-таки бог шельму метит, такие люди, как Тарасевич, просто не могут быть чистенькими – слишком большое самомнение вместе с оружием под рукой и огромными правами. Такие обязаны стать убийцами. Каждый должен получить свое, и если командир ОМОНа заслужил смотреть на мир сквозь решетку – нельзя мешать этому счастью. Год назад еще они сажали неугодных, теперь испытайте, господа патриоты, тюремные прелести сами. Демократия не мстит, она просто позволяет торжествовать истине.
И события в Москве это подтвердили. Народ восстал, защитил Белый дом и демократию, не позволил пройти красно-коричневой чуме. Страшно представить, что было бы, случись по-иному. Не хотел вспоминать, вычеркивал из памяти Илья Юрьевич первый день путча. Когда все уже знали о перевороте, в его кабинет без стука вошел первый секретарь горкома партии. Кивнул, здороваясь, деловито оглядел кабинет, замурованную нишу, картину с цветами и молча вышел. Это, как понял тогда Карповский, означало конец. Он бросился к нише, с ненавистью посмотрел на цветы. Неужели жена была права, когда просила поосторожничать?
– Валентина Ивановна, – вызвал он секретаршу.
Та, нервно теребя наброшенный на плечи платок, стараясь не поднимать взгляда, остановилась у двери. Это тоже не прошло незамеченным, ведь уже несколько дней она подходила к самому столу. Значит, жалеет, что не ушла с прежним начальством? Упустила, не просчитала момента? Не на того поставила?
Но выхода не было ни у нее, ни у него, и он попросил:
– Тут у меня строители недавно работали, узнайте, пожалуйста, кто они и откуда.
Если не удастся достать бюст Ленина и красные знамена, то надо хотя бы как-то заставить замолчать строителей. Премиями, квартирами, но – молчать…
Но пришло оно, двадцать первое августа. Полная победа в Москве. О, блаженный миг счастья. Мстя за свой прежний страх, в клочья разорвав уже подготовленные ордера на квартиры, поднялся на третий этаж и ногой открыл дверь в кабинет партийного босса. Точно так же, как три дня назад тот, оглядел кабинет и молча вышел. И с Валентиной Ивановной вскорости все образовалось – подбежала к самому столу и, повторяя секретарш в дешевых фильмах, перевалилась, словно имела груди, а на самом деле пустое декольте, сообщила:
– К вам из Риги.
Нет, выгонять он ее не станет. Она – истинная секретутка. Она служит своему месту, а значит, тому, кто сегодня начальник. Единственное – это не давать ей забыть, чтобы она отслуживала свое прошлое. Предатель служит преданнее, ему некуда отступать.
А вот что не взяли Тарасевича – это плохо. Жаль. Тот как раз служит идее, а такие не должны больше возникать на горизонте…
– Илья Юрьевич, принесла, – в дверь бочком, оберегая сверток, вошла Валентина Ивановна. – Цветной. Симпатичный. Только привезли.
Она уложила сверток на стол заседаний, развязала бантик на шпагате и развернула хрустящую обертку. Подошедшему Илье Юрьевичу ободряюще улыбнулся из-за стекла портретный Ельцин.
– Очень хорошо и вовремя. Спасибо, Валентина Ивановна. А это, – Карповский привстал на цыпочки, снял картину с цветами, – а этот пейзаж нашего переходного периода отнесите, пожалуйста, в кабинет первого секретаря.
– А что сказать?
– Валентина Ивановна. Разве что-то можно сказать пустому месту? Просто войдите, поставьте и уйдите. Партии больше нет. Испарилась, стала удобрением для этих прекрасных цветов. Хотя нет, на таком удобрении такая красота бы не выросла. Но все равно несите.
«Кэмел» согласно заулыбалась, но Карповский все же ухватил на ее лице тень сомнения. Опять заглядывает вперед и боится, что все перевернется?
Секретарша, поняв прозорливость начальника, смутилась, и, торопясь затушевать, отбросить проявившиеся чувства и доказывая свою преданность, поделилась уже обдуманным, ждавшим своего часа:
– Я тут, Илья Юрьевич, насчет командира ОМОН подумала, вы знаете, если он виновен, то должен быть наказан. А если не виновен, то с чего бы ему было прятаться. Так ведь?
– Так, – насторожился Карповский. Сама Москва требовала него содействия в аресте Тарасевича, а он не смог…
– Я думаю, его надо… словом, скоро девять дней со дня самоубийсгва его жены, и он, наверное, придет на кладбище.
– Валентина Ивановна, – радостно заулыбался Карповой, – вам надо работать не у меня, а в уголовном розыске. Но я вас не отдам. Нет-нет! Мне такие люди самому нужны.
– Спасибо, – облегченно вздохнула и «Кэмел». – Вы знаете, мне до пенсии всего два года осталось, и куда-то уходить на новое место… Я отнесу картину.
«Неси-неси. Вы сейчас все понесете друг другу гавно, лишь бы самим остаться на плаву. Такая уж ваша власть была».
Ельцин опять одобрительно улыбнулся, и Илья Юрьевич принялся цеплять его на гвоздик. Отошел, придирчиво оглядывая: не косо ли? Но то ли гвоздь вконец расшатался, то ли вес рамы оказался слишком большим, но портрет прямо на глазах сорвался вниз и плашмя грохнулся на паркет. Во все стороны брызнули осколки стекла.
«Ох, не к добру», – мелькнула, путая будущим, мысль, и Карповский бросился к портрету Президента. Борис Николаевич продолжал улыбаться через острые осколки, оставшиеся в раме: пусть хоть все разлетится вдребезги, мне ничего не станется.
Не должно статься. Не удержится Борис Николаевич – не удержится и он, Карповский. Поэтому… поэтому надо срочно звонить в гостиницу латышам. Он приветствует победу демократии у них в республике – нет, теперь уже в суверенном государстве, но свою грязь пусть они убирают сами. А заодно и нашу выметают. Тарасевичей надо растащить в разные стороны. Не дать им подняться и объединиться. Виновен – в тюрьму. Невзирая ни на какие прежние заслуги. Как членов ГКЧП. А разберемся потом…
…К кладбищу Андрей подходил со стороны леса. Сегодня исполнялось девять дней со дня смерти Зиты. Он сохранил для этого дня конфету, оказавшуюся среди бутербродов Щеглова. «Так сладкого хочется, значит, мальчик у нас будет, – таинственно сообщала Зита секреты своей беременности. – Не смейся, это правда. Мне женщины в консультации это говорили». Ох, как же он будет мстить. Он сегодня же выходит в город. У него нет больше сил, чтобы выжидать, когда отрастут усы и борода. Но он будет осторожен. Дико осторожен, потому что против него и власть, и банда. «Спрут-3», первая серия. Сицилия. Это что, необходимый элемент демократии для России? Она не могла прожить без этого беззакония?
