Угроза вторжения - Маркеев Олег Георгиевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Я, — сказал самый широкий в плечах, на груди в разрезе распахнувшейся куртки блеснул золотой полумесяц. — Исмаил зовут.
— Оружие с вами?
— Зачем? — Исмаил пожал плечами. — Электричкой привезут.
— Правильно. Приказ прост: берете дачу под охрану. При нападении гасите все вокруг. Людей на даче не трогать. Кроме этого. — Гаврилов протянул фотографию Максимова. — Его ликвидировать. Вряд ли он там появится, но на всякий случай запомните. Как увидите, стреляйте без разговора.
Исмаил всмотрелся в лицо на фотографии, покачал головой и, сказав что-то своим людям на незнакомом Гаврилову языке, вернул снимок.
Гаврилов сопроводил пикап до Одинцовского поста ГАИ — дальше до дачи люди Самвела могли добраться без особых приключений. Развернулся и медленно поехал назад в Москву.
На город опускались по-зимнему ранние сумерки. Встречные машины слепили фарами.
Он вставил кассету в магнитофон, до максимума увеличил громкость.
Высоцкий пел про охоту на волков. От рвущего звука струн, от захлебывающегося в хрипе голоса по телу пошли мурашки.
До того, когда на него самого пойдет охота, остались считанные часы. Но Гаврилов был уверен, что успеет перепрыгнуть через флажки и уйти, заметая следы. Пути отхода готовил заранее. Главное, не начать метаться, привлекая к себе внимание. Главное — не дать понять охотникам, что почуял близкую травлю. Тем неожиданней будет для них рывок за флажки.
Старые дела
Из всех, с кем свела его служба, Гаврилов с уважением вспоминал лишь своего первого начальника отдела и учителя полковника Самсонова. Циник был невероятный. Возможно, только благодаря этому ушел на пенсию в полном физическом и умственном здравии. Первое самостоятельное задание, которое получил от него Гаврилов, к прямым служебным обязанностям отношения не имело. Нужно было пойти в Елисеевский гастроном и кровь из носу добыть двадцать коробок конфет — по одной на каждого опера в отделе.
Гаврилов шел по тогда еще не переименованной улице Горького, запруженной толпой, лихорадочно скупающей все подряд, — до очередной годовщины Великого Октября оставалось пять дней — и вспоминал все, чему его еще недавно учили в Высшей школе КГБ. Подобной ситуации чекистская наука не предусматривала. Но Самсонову на это было глубоко наплевать. Он пообещал за невыполнение распоряжения сослать лопоухого опера набираться жизненного, а не книжного опыта в дыру, где из торговых точек есть только провонявший селедкой и хозяйственным мылом сельмаг. Угрозу эту исполнить было проще простого: Гаврилов был взят в отдел с испытательным сроком, стоило только написать в характеристике «не способен к оперативной работе», и на карьере можно ставить крест.
Гаврилов потолкался у прилавков и обреченно вздохнул. Хрущевский коммунизм так и не наступил, а брежневский развитой социализм уже приказал долго жить. Страна жила в царстве тотального дефицита, о котором классики марксизма-ленинизма почему-то в своих собраниях сочинений не написали ни строчки. А было бы неплохо у них узнать, по какой это политэкономической теории полагается использовать склад магазина под хранилище этого самого дефицита.
Задавать глупые вопросы было некому, все, красные от возбуждения, в съезжающих на глаза шапках приступом брали отделы, в которые «что-то выбросили». Гаврилов, собрав все остатки мужества, с трудом протиснулся к служебному входу.
Он сделал строгое лицо и сунул под нос первому попавшемуся в коридорном полумраке красные корочки удостоверения. Грузчик от неожиданности дрогнул испитым лицом, потом, приглядевшись получше к золотому тиснению буковок, махнул рукой куда-то в темноту и просипел: «Это не ко мне. Это к Зоиванне». И поволок дальше свиную тушу, тащил прямо по грязному, как асфальт улицы Горького, полу.
«Зоиванна», которую, побродив по коридорам, наконец нашел Гаврилов, оказалась знойной женщиной бальзаковского возраста. Он так и вошел в ее кабинет, держа в вытянутой руке удостоверение. Она лишь кивнула высоким блондинистым начесом и продолжила крыть матом двух понуро повесивших голову здоровяков, судя по перемазанным кровью халатам — мясников.
— Так, красавчик, тебе чего? — спросила она, переводя дух после особо витиеватой фразы.
— Организуйте двадцать коробок «Ассорти», — как мог твердо сказал Гаврилов.
«Зоиванна» неожиданно заржала, как любимый конь Буденного перед парадом, и напрочь заглушила вторивших ей мясников. После этого она долго вытирала слезы и еще дольше восстанавливала макияж, для чего завалила стол разномастными коробочками французской косметики.
— Ну ты дал, красавчик! — Она тяжело вздохнула, отчего огромные груди угрожающе приподнялись над краем декольте. — Так и в гроб недолго. Юрка Никулин, что ли, прислал?
Сказать, что прислал полковник Самсонов, значило вызвать новый приступ истерического гогота, это Гаврилов уже понял.
— Пару слов с глазу на глаз. — Он замялся и добавил: — Если можно.
Зоя Ивановна как-то странно на него посмотрела и одним кивком головы услала мясников вон. Достала из небрежно надорванной пачки «Мальборо» сигарету, прикурила от пьезозажигалки и медленно выдохнула дым через свернутые трубочкой губы прямо в Гаврилова.
— Я тебе, красавчик, сейчас все организую, — нехорошо усмехнувшись, сказала она. — Прямо отсюда поедешь служить… Куда тебя послать-то? Худой же, на Севере, того гляди, концы отдашь. Ай, пусть сами решают! — Она потянулась к трубке. — Что-то я не разглядела, ты из чьих соколиков будешь?
— Зоя Ивановна, вы не так поняли. — У Гаврилова по спине скользнула холодная капелька.
— Ты что, вчера родился?! — задохнулась от возмущения Зоя Ивановна, — Ты куда вломился, молокосос?! Ты в «Елисей», к Зое Ивановне вломился! Да те еще лет десять в продмаге Малаховки отовариваться положено! Сюда люди с лампасами без стука не входят. А ты, архаровец, с «ксивой» своей наперевес… Нет, таких лечить надо. Все, звоню! — Она сняла трубку, ткнула в диск густо накрашенным ногтем.
Спустя много лет Гаврилов не мог понять, какая сила подрубила его под коленки и опрокинула на пол. И куда вдруг испарился воспитанный в «Вышке» гонор от принадлежности к «элите нации», как втолковывал им начальник курса.
— Зоиванна, — прошептал он, едва сдержав слезы. Та с минуту смотрела на стоящего перед ней на коленях Гаврилова, потом нехотя положила трубку и вздохнула:
— И что мне с тобой, красавчик, делать? Шеф послал, да?
— Ага, — кивнул Гаврилов, сообразив, что самое страшное уже позади.
— Сука у тебя шеф. Давай и мы его куда-нибудь пошлем! — Глаза Зои Ивановны вспыхнули огнем оскорбленного чувства материнства.
«А ведь пошлет же, стерва! Один звонок — и Самсонов ловит китайских шпионов где-нибудь в Благовещенске», — подумал Гаврилов и отчаянно замотал головой.
— Как хочешь. Я думала, ты умнее. — Зоя Ивановна сразу же потеряла к нему всякий интерес. Что-то быстро черкнула на клочке бумаги. — Отнесешь в третий цех. Тридцать коробок. Деньги в кассу.
Третий цех оказался полуподвалом, доверху забитым картонными коробками. Гаврилов напряг все знание английского, но большей части надписей разобрать не смог.
— Какие брать-то будешь? — спросила кладовщица, перехватив ошалелый взгляд Гаврилова, блуждающий по штабелям коробок.
— Самые лучшие, — нашелся Гаврилов.
Второй урок последовал сразу же после ноябрьских праздников. Взяли малохольного скрипача-диссидента. Арест был давно согласован, парень продолжал пиликать в филармонии и травить антисоветчину на кухне и не ведал, что только высшие политические соображения — «не давать повода вражеской пропаганде очернить светлый праздник советского народа» — позволили ему посидеть с друзьями за праздничным столом. Самсонов, лично руководивший обыском и проведший первый допрос, вызвал Гаврилова и сказал, смачно, как грузчик после трудового подвига, растягивая папиросу: «Молодой, спать тебе еще рано. Свези клиента в Лефортово».
