Операция «Молот». Операция «Гадюка-3» - Уэйджер Уолтер (читать книги полные .TXT) 📗
Он считал, что все генералы, чиновники министерства сухопутных сил и члены сенатского комитета по военным делам отличаются остроумием.
— Президент в своей спальне наверху. Он уже с полчаса как на ногах, поскольку встал сразу же, как пришел телекс и позвонил государственный секретарь.
Бономи осмыслил услышанное, потом взглянул на скомканное белье, рубашку и мундир.
— Я осмелился позвонить вам домой, сэр, и мы послали туда машину, чтобы привезти вам свежую одежду. Надеюсь, вы не возражаете, генерал.
— Очень мудро с вашей стороны. Сейчас я быстро приму душ.
Бономи принял душ и побрился, но машина еще не вернулась, поэтому он надел мятую одежду и поспешил к Дэвиду Стивенсу. Стивенс был еще в пижаме и купальном халате и говорил по телефону.
— В девять часов, договорились, — закончил он и обернулся к Бономи.
— Да, генерал, вы выглядите просто ужасно в это славное утро понедельника. Вы что, спали в одежде?
— Я чувствую себя просто ужасно, и я спал не в одежде, но просто в эту самую минуту мой свежевыглаженный мундир находится в машине Белого дома, которая спешит сюда. Но ты же разбудил меня не для того, чтобы обсуждать мою внешность, а?
— Нет. Берлин!
Бономи заморгал.
— Русские полностью блокировали Берлин: поставили кордоны на всех автобанах, закрыли все КПП и заполнили все коммерческие воздушные коридоры своими МИГами.
— Лихо, ой как лихо!
— Колдуэлл, как мне доложили, будет выступать в программе «Сегодня» в 7.15 и, по слухам, он собирается осудить провокацию красных, задумавших продемонстрировать всему Западу военную слабость Соединенных Штатов. Ну, и как тебе это нравится?
— Ужасно нравится! Дейв, давай оставим пока Колдуэлла. Ты помнишь ту версию двадцать третьего псалма, который любит цитировать Билл Фрост? Господь — мой пастырь, так что пусть его мать и беспокоится. Вот и будем действовать в таком духе. Эта петрушка с Берлином: что случилось?
— Мы пока не знаем. Гросвинор считает, что они оказывают на нас давление, чтобы мы признали Восточную Германию, а вот Майклсон подозревает, что тут куда более коварные и неясные мотивы. Ну: конечно, он вечно во всем видит куда более коварные и неясные мотивы.
— А что вы думаете, мистер президент?
— Доброе утро, сукин ты сын!
Бономи покачал головой.
— Нет, серьезно… Что ты по этому поводу думаешь, Дейв?
— Еще не знаю… но у меня подозрение, что они ищут для себя выгоду, надеясь набрать пропагандистские очки как раз накануне наших выборов. Они считают, что как раз сейчас смогут чего-нибудь себе получить задарма, что мы будем посговорчивее и нерешительнее. Они будут выглядеть крепкими и опасными, а мы снова окажемся бумажным тигром.
— Ну и?
Президент встал, подошел к окну и выглянул на лужайку перед Белым домом.
— Нет, они сделали ошибку. Никаких тигров, ни бумажных, ни саблезубых. Выборы — не выборы, «Гадюка-3» — не «Гадюка-3», мы в панику не ударимся.
— Ты отчаянный парень, Дейв!
Стивенс благодарно кивнул.
— Я понимаю, что ты это говоришь просто в надежде выторговать для себя тепленькое местечко в правительственном аппарате, — поддразнил он своего помощника, — но мне все равно. Во всяком случае, даже если эта заварушка вокруг Берлина представляет опасность, я не считаю ее первостепенно важной. С военной точки зрения, если бы они намеревались нанести нам удар, они бы никогда не стали так грубо работать, правильно?
— Возможно, нет. Все мы по обе стороны, похоже, только и рассчитываем что на внезапный массированный превентивный удар.
Президент увидел собственное отражение в окне.
— Пойдем поговорим, пока я бреюсь. Мне хочется разобраться с этим и собраться с мыслями перед совещанием Совета нацбезопасности. Я назначил совещание на девять утра. К тому времени твой мундир будет здесь.
— Надеюсь, — ответил Бономи, — ибо мне совершенно не хочется смущать ни вас, ни ЦРУ, ни ВВС.
Дэвид Стивенс брился, мылся, одевался и разговаривал со своим старинным другом, а в 7.15 они смотрели, как сенатор Колдуэлл обличал «отдающую гнильцой администрацию Стивенса» в утренней программе «Сегодня» по каналу Эн-би-си. В 7.35 позвонил Рэй Гамбинер, чтобы обсудить политическую подоплеку нынешнего берлинского кризиса и намерения Колдуэлла в связи с ним.
— Вы идете голова в голову, Дейв, — предупредил он, — и ты не можешь позволить ему перехватывать инициативу в таком деле. Тебе следует сделать собственное заявление, и побыстрее. Чтобы оно успело попасть в дневной выпуск газет и вечерние новости.
— Рэй, я сделаю заявление, как только все тщательно обдумаю, — ответил спокойно Стивенс. — Я же не какой-нибудь сенаторишка-горлопан, только и мечтающий о Белом доме, уже нет. Я президент Соединенных Штатов, и когда я говорю, я говорю от имени и во благо Соединенных Штатов, так что я не могу просто изрекать патриотические благоглупости и трубить марши подобно Колдуэллу.
— Дейв, я понимаю: ты устал, — сердобольно заявил председатель национального комитета партии, — но решительное заявление, прямо сейчас, безусловно было бы в интересах страны. Ты не согласен?
— Насколько решительное и как быстро, вот в чем вопрос.
— Весьма решительное и весьма быстро, если ты хочешь остаться президентом. Ты должен показать народу, что ты не устал, не испугался и точно знаешь, что делать.
Президент Соединенных Штатов не смог удержаться от смеха.
— Ну, и что тут такого смешного, Дейв? — повысил голос Гамбинер. — Больше никто в этой стране не знает, как себя вести в любой ситуации, не только в ответ на наглость и хамство. И все хотят, чтобы президент оставался дееспособным, незапятнанным и пользовался доверием. Ты можешь доказать, что ты и то, и другое, и третье, даже если это не так, своим заявлением.
— Рэй, я не хочу наращивать конфронтацию. Я хочу, чтобы она не разрасталась, чтобы эмоции не брали верх над разумом, я не хочу поддаваться нажиму, но также не хочу и оскорблять или унижать другую сторону.
Пока Гамбинер доказывал, что Советы, вероятно, не отнесутся слишком серьезно ни к какому официальному заявлению американской стороны, Стивенс понял, что обсуждать «Гадюку-3» с партийным функционером просто бессмысленно. Вне зависимости от того, как эта проблема разрешится, слух о катастрофе на ракетной базе, конечно же, какой-нибудь доброхот раструбит как раз накануне выборов, и было бы, вне всякого сомнения, мудро, с политической точки зрения, известить Гамбинера об этом происшествии заранее, чтобы он смог потом потушить скандал. Однако, если известить об этом Гамбинера, то, вероятно, президенту будет трудно потушить скандал сейчас. Ведь вполне логично и даже необходимо ждать от председателя политической партии, что буквально на все события в мире он смотрит сквозь призму политики, воспринимая их в перспективе победы на будущих выборах, но Дэвиду Стивенсу приходилось также учитывать и иные соображения.
— Я поговорю с Гросвинором о заявлении, когда он приедет сюда к девяти, Рэй, — пообещал Стивенс. — Можешь в этом не сомневаться.
— Решительное заявление?
— Рэй, я хочу победы на этих выборах не меньше твоего, даже больше, если только ты можешь в это поверить.
— Тогда впарьте им, мистер президент, и впарьте им как следует!
В течение следующего часа президент получил еще несколько донесений и телефонных звонков, касающихся берлинского кризиса, и мундир Бономи прибыл как раз вовремя, и он успел переодеться до заседания Совета национальной безопасности. Государственный секретарь Гросвинор приехал с проектом заявления, отличавшегося искренностью, уклончивостью и изобиловавшего ссылками на международные договоры и прошлые официальные заявления американского правительства. Такое заявление с успехом мог бы сделать Питер Устинов, но для Дэвида Стивенса его было недостаточно. Министр обороны Дарби принес атташе-кейс, набитый планами военных действий в непредвиденных ситуациях. В Минобороны и в Комитете начштабов собралась уже целая библиотека «непредвиденно-ситуационных» планов и годовых подшивок журнала «Нэшнл джиогрэфик». Рассудив, что президент уже читал «Нэшнл джиогрэфик», Дарби предложил его вниманию три «непредвиденно-ситуационных» плана под кодовыми названиями «Пивная бочка», «Харпер-вэлли» и «Сэндс — пит», все предназначенные для разрешения берлинских кризисов. Лепта ЦРУ в общее дело представляла собой дайджест перехваченных телефонных переговоров между советским маршалом Кобрыниным в Восточной Германии и Генеральным штабом Красной армии в Москве плюс политический анализ возможных советских намерений, подготовленный Управлением русских дел. Это был, надо сказать, весьма проницательный анализ, предлагавший целую серию сценариев советского поведения в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке, а также секретную повестку дня переговоров между Советами и Китаем, запланированных на январь. Доклад Майклсона произвел сильное впечатление на присутствующих, но он ни в малейшей степени не содержал ответов на мучившие Дэвида Стивенса вопросы.
