День джихада - Щелоков Александр Александрович (мир бесплатных книг .txt) 📗

Крепкие мужики в круглых шлемах — «глобусах», в тяжелых бронежилетах, с автоматами «вал», удобными и скорострельными, выскакивали на землю и бежали к «Мишке» Чигирика.

Последним, высадившимся вместе с группой захвата, был полковник Мацепуро.

Рахман открыл глаза и увидел склонившегося над ним человека, то и дело терявшего четкость очертаний. Лицо его показалось знакомым. Мадуев облизал сухие губы. Вздохнул горестно.

— Ты нехороший человек, переговорщик. Нехороший. Ты меня обманул.

Мацепуро встряхнул боевика за плечи, помогая ему вернуться к жизни.

— Нет, Мадуев, я тебя не обманывал. Перехитрил — другое дело.

Мацепуро отошел от террориста. Приблизился к Глущаку.

— Федя, у тебя есть «горючее»? Надо «растормозиться».

— «Смирновская», «Жириновка», «Брынцаловка». Что тебе?

— Только не политическое. Лучше уж самопальной, что твой батя гонит.

Глущак принес заветный чемоданчик, достал алюминиевую фляжку и налил до краев граненый стакан. Мацепуро осторожно принял его и выпил легко, точно воду. Глубоко выдохнул и вернул стакан майору.

— Все, ребята! По коням. Поскакали!

Три вертолета разом взлетели в воздух.

17

— Дайте грешнику в юность обратный билет, я сполна заплатил за дорогу…

Тяжеловес, лежавший на верхних нарах у окна, вполголоса тянул незатейливую песню. Но даже от этого полузвука по камере плыл гул, будто барабан ухал в бочке.

— Топтыгин! — взмолился кто-то с нижнего яруса, обращаясь к певцу. — Будь другом, дай поспать.

«А ведь и в тюрьме можно жить, — подумал Полуян. — И потолковать есть с кем. И суждения у людей здесь по всем вопросам прямые, честные. Кто что думает, так и глаголет. Баланда — говно. Законы российские — погань. Менты — шкуры. Прокуроры — цепные псы. И тому, кто говорит такое, ртов не заткнешь, срок не прибавишь. Это просто чудо. Вольница за решетками! Вольница потому, что люди уже от всего избавлены и терять им нечего».

В камере разговоры велись без перерывов. Неторопливые, философские. И люди проявлялись в своих словах, в суждениях интересно и полно. Чаще всего Полуян беседовал с чеченцем Вадудом. Однажды Полуян задал дурацкий вопрос, который его всерьез интриговал.

— Вадуд, ты вор в законе?

Чеченец весело засмеялся. Вытер слезу, накатившую на глаза.

— Ты веришь, что здесь есть такие? Не обманывай себя. Сегодня воры в законе — члены правительства, чиновники всякие. Им воровать позволяет закон. А я просто честный вор.

— За что же ты сидишь?

— По ошибке. Когда меня сажали, то думали, я не знаю, что такое закон. А я знаю. Закон — бумажка. Он слов не понимает. Понимают слова люди. Они могут посадить и выпустить, а закон будет молчать.

— Почему тогда сидишь?

— Хороший вопрос, дорогой. Моя беда — попался плохой прокурор. Дурак. Ему предлагали деньги — не взял. Разве умный? Очень глупый. Я скоро выхожу, а он уже не работает. Заменили умным.

— Считаешь, умный тебе поможет?

— Почему считаю? Уже помог. Он умеет считать лимоны. — Вадуд засмеялся, довольный своим остроумием. — Мы ему привезли целый ящик. Он взял. Теперь сам придет дверь открывать.

Скрипучая дверь камеры, открываясь, каждый раз возвещала сидельцам о начале нового действия в их унылой однообразной жизни. Полуян от этого скрипа не ждал для себя ничего особенного: неутомимый Трескун уже завершил следствие и составил психологический портрет преступника. Оставалось ждать суда и гадать, сколько тебе припаяют от щедрой души закона.

Тем не менее один из скрипов, царапнувший по нервам, как ножом по стеклу, поверг Полковника в удивление.

— Полуян, на свидание!

Мысль мгновенно просчитывала возможные варианты. Пришли сослуживцы? Кто-то из командиров? Жена?

Полуян тут же отвергал предположения.

Для сослуживцев, даже если кто-то из них понимал его правоту, общение с человеком, который помечен клеймом уголовника — дело небезопасное. Такая встреча будет расценена начальниками как вызов, как бунт со всеми вытекающими последствиями. Нет, к нему они не придут.

Командиры, которые уже сказали свое слово о нем, как о возмутителе законных порядков, приносить ему сочувствия не будут.

Жена? Такое вообще невероятно.

В комнате для свиданий, такой же унылой, как и все остальное в казенном доме, Полуян увидел Клавдию Ивановну Рудину, свою соседку по офицерскому бараку. Она поселилась там за год до приезда четы Полуянов вместе с мужем — майором, командиром роты морской разведки. Майор погиб при катастрофе флотского вертолета, а Клавдия Ивановна, прекрасный врач-терапевт, осталась в поселке и приняла на свои плечи фельдшерско-акушерский пункт.

— Клавдия Ивановна! Милая! Какими судьбами?!

Рудина поняла, что в данном случае «милая» не несло в себе особого смысла, но все равно испытала приятное чувство.

— Вот, решила вас навестить.

— Как вам удалось добиться свидания?

— Все очень просто. Попросила разрешение в прокуратуре. Я вам напекла пирожков. С капустой. — Клавдия Ивановна улыбнулась. — Вы здесь газеты читаете?

Полуян усмехнулся.

— Не запрещают, но и не дают.

— Я пирожки и снедь завернула в газеты. Почитайте.

— Обязательно.

— Как вы себя чувствуете?

— Словно ребенок, которого бросили родители. — Он виновато улыбнулся.

Рудина протянула через стол руку.

— Дайте вашу. Надеюсь, это не нарушит порядков острога?

Прапорщик, сидевший у двери, отвернулся.

Предложение показалось Полуяну слишком сентиментальным, опереточным, но он выполнил просьбу. Его пальцы ощутили мягкое теплое пожатие. Внезапно для самого себя он понял: в него жаркой волной потекла живая, трепетная сила. Это оказалось столь неожиданным, что он замер в удивлении. Возникло желание закрыть глаза, раствориться в неизъяснимом блаженстве. Клавдия Ивановна спокойно улыбалась.

— Вам лучше? Вы успокоились?

Полуян вздрогнул. Оказывается, он уже успел закрыть глаза и на какой-то миг выпал из реальности.

— У нас совсем немного времени, Игорь Васильевич. Поэтому я телеграфно. В газетах, которые принесла, материалы о вашей истории. О вашем поступке и аресте сообщило также московское радио. Комитет солдатских матерей проводит в Москве пикетирование Белого дома. Женщины требуют вашего освобождения и прекращения войны. У меня скопилось уже более двухсот писем в ваш адрес.

Полуяна известие ошеломило. Он и представить не мог, что кто-то помнит о нем и заботится.

— Почему вы не сказали об этом сразу?

Клавдия Ивановна дружески улыбнулась.

— Мне приятно было помолчать с вами. И потом — хотелось, чтобы вы успокоились, пришли в себя.

— А что в гарнизоне?

— Все хорошо. Приезжала московская комиссия. Отправку батальона в Чечню задержали. Организована боевая учеба…

— Откуда обо мне стало известно прессе?

— Какая разница, Игорь Васильевич? Нашлись люди, сообщили в газеты.

Полуян посмотрел на Рудину и вдруг понял все, о чем она не собиралась ему говорить.

— Клавдия Ивановна! Милая! Это вы!

Теперь слово «милая» прозвучало иначе, чем в начале их беседы.

Прапорщик, сидевший в стороне, поднялся.

— Свидание окончено.

Клавдия Ивановна протянула руку.

— До встречи, Игорь Васильевич. Главное для вас сейчас — выдержать экзекуцию. И еще. Учтите, что во время суда трибунал будут пикетировать. Солдатские матери. Семьи погибших в Чечне…

Прапорщик, провожавший Полуяна в камеру, загремел у двери ключами. И вдруг глухо проговорил:

— Вы хороший человек, товарищ подполковник. Вот у меня сына забрили. Боюсь, на убой погонят…

В камере пирожки и газеты пошли нарасхват.

С интересом принялся за газеты Вадуд. Он читал вслух то, что привлекало его внимание, и тут же комментировал. Начал с «Правды». Эта газета в застенки не попадала и потому оказалась самой интересной.

— Э, Тэтэ, послушай.