Наемный убийца - Грин Грэм (первая книга .TXT) 📗
Потом заметила. Спросила:
– Что случилось?
Ворон ответил:
– А ну назад, к стене. Не то стреляю.
– Вам совсем плохо.
– А вам-то что?
– Ну, я полагаю, я все-таки человек. А вы пока еще не сделали мне ничего дурного.
Он сказал:
– Ничего особенного, просто устал. – Он глядел на пыльные доски пола недоделанной кухни, и ему захотелось хоть чем-то похвастаться. – Устал жить в отелях, – сказал он. – Мне бы эту кухню довести до ума. Я ведь учился на электрика. Я человек образованный. – И добавил: – «Сонный Угалок» – хорошее название, если ты устал. Только они «уголок» неправильно написали.
– Отпустите меня, – сказала Энн. – Вы можете мне доверять. Я ничего никому не скажу. Я ведь даже не знаю, кто вы.
Он засмеялся горько:
– Доверяй вам. Могу, конечно. Как только вы попадете в город, во всех газетах увидите мое имя, описание наружности, как одет, сколько лет. А я вовсе и не крал эти бумажки, только я не могу дать в газеты описание этого подонка: имя – Чал-мон-де-ли, профессия – обманщик, толстый, на пальце – перстень с изумрудом…
– Ой, – сказала Энн, – мне кажется, я с ним в поезде ехала, очень похож. Вот уж не подумала бы, что у такого смелости хватит…
– Да нет, он только промежуточное звено, – сказал Ворон, – но если б я его отыскал, я вытряс бы из него имена…
– А почему бы вам не сдаться полиции? Рассказать, что случилось.
– Это идея. Всем идеям идея. Сказать им, что это друзья Чамли укокошили старика чеха. Вы это гениально придумали, умница.
– Старика чеха? – воскликнула Энн. В окно кухни теперь сочился серый свет, туман над новостройкой, над израненной землей вокруг рассеивался. Энн спросила:
– Вы не о том, о чем все газеты кричат?
– О том, – ответил он с угрюмой гордостью.
– И вы знаете человека, который его убил?
– Как самого себя.
– И этот Чамли тут замешан… Постойте, но это ведь значит, что все ошибаются, правда?
– Да они вообще ничего про это не знают, все эти газеты. Не умеют отдавать должное тому, кому надо.
– А вы знаете. И Чамли знает. Тогда, если вы отыщете Чамли, войны не будет вовсе.
– Да мне наплевать, будет война или нет. Мне знать надо, кто это меня так надул. Надо с ним рассчитаться, – пояснил Ворон. Он глядел на Энн из противоположного угла кухни, прикрыв рот рукой, пряча заячью губу. Он теперь рассмотрел ее как следует, увидел, что она молода, красива и взволнованна; в том, что он это увидел, было не больше личной заинтересованности, чем у облезлого волка в клетке захудалого зоопарка к откормленной и ухоженной суке на дорожке, по ту сторону решетки. – Война людям никакого вреда не принесет, – продолжал он. – Просто покажет им, что к чему. Пусть узнают почем фунт лиха. Я-то знаю. Всю жизнь как на войне. – Он погладил пистолет. – Меня сейчас занимает только один вопрос: что сделать с вами, чтоб вы сутки помолчали.
Энн сказала очень тихо – у нее перехватило горло:
– Вы ведь не убьете меня, правда?
– Если другого выхода не будет, – ответил он. – Дайте подумать.
– Но ведь я буду на вашей стороне, – сказала она умоляюще, оглядывая кухню: может, найдется, чем в него бросить, чем защититься.
– Никто никогда не будет на моей стороне, – сказал Ворон. – Даже жулик доктор… Дело в том, что я – урод. Да я и не претендую, что из красавчиков. Но я – человек образованный. Я все продумал. – И поспешно добавил: – Время теряю. Давно пора дело делать.
– Что вы собираетесь делать? – спросила она, торопливо поднимаясь на ноги.
– Ну вот, – сказал Ворон разочарованным тоном, – вы опять перепугались. Вам больше идет, когда вы не боитесь.
Он стоял напротив Энн, у противоположной стороны кухни. Дуло пистолета смотрело прямо ей в грудь.
– Слушайте, – он словно просил, – не надо меня бояться… Эта губа…
– Да при чем здесь ваша губа? – сказала Энн в отчаянии. – Вы не так уж дурны собой. Вам бы девушку завести, она отучила бы вас из-за этой губы беспокоиться.
Он покачал головой:
– Да вы просто перепугались до смерти, поэтому так говорите. Меня не проведешь. Только вам здорово не повезло, что именно вы мне подвернулись. Не надо так уж бояться смерти. Мы все когда-нибудь умрем. Если война начнется, вы же все равно умрете. А так – это быстро и неожиданно. И не больно.
Ворон говорил, вспоминая расколовшийся череп старого министра. Смерть – это не трудно. Все равно как яйцо разбить.
Она прошептала:
– Вы собираетесь меня застрелить?
– Да нет, нет, нет, – сказал он, пытаясь ее успокоить, – поворачивайтесь ко мне спиной и идите к той двери. Найдем комнату, где я смогу вас запереть на несколько часов.
Ворон уперся взглядом ей в спину: надо было точно выбрать, куда стрелять, он не хотел сделать ей больно.
Она сказала:
– Вы не такой уж плохой. Мы могли бы стать друзьями, если бы встретились иначе. Если бы эта дверь, например, была выходом со сцены театра. Вам когда-нибудь приходилось встречать девушек из театра у служебного входа?
– Мне? – спросил он. – Что вы. Да они бы на меня и не взглянули.
– Да вы вовсе не урод, – сказала она. – Я бы скорее предпочла такую губу, чем уродские уши, которыми так гордятся все эти крутые парни. Девчонки просто сходят с ума, когда видят их в спортивном трико. Зато в пиджаках они выглядят преглупо.
Ворон подумал: если я ее здесь убью, ее всякий увидит в окно; буду стрелять наверху, в ванной. И сказал:
– Ну пошли. Шагайте.
– Пожалуйста, отпустите меня сегодня днем. А то я работу потеряю, если не явлюсь в театр, – попросила Энн.
Они вышли из кухни в небольшой, сверкающий свежей краской холл. Запах краски еще не выветрился. Энн сказала:
– Я вам дам билет на спектакль.
– Пошли, – сказал Ворон. – Наверх. По лестнице.
– Его стоит посмотреть. Альфред Блик играет вдову Твэнки.
На крошечной площадке было всего три двери, одна из них с панелями из матового стекла.
– Открывайте дверь, – приказал Ворон. – Заходите туда. – Он решил, что выстрелит ей в спину, как только она перешагнет через порог; тогда надо только дверь закрыть, и ее не будет видно. В памяти зазвучал слабый старческий шепот, еле слышный сквозь закрытую дверь. Воспоминания никогда раньше не беспокоили его. Смерть не имела значения. Глупо бояться смерти в этом голом ледяном мире. Он спросил хрипло:
– А вы чувствуете себя счастливой? Ну, я хочу сказать, вы любите свою работу?
– О, дело не в работе, – ответила Энн. – Я же не собираюсь всю жизнь только работать. Вы не думаете, что кто-то может захотеть на мне жениться? Хочется верить… да…
Ворон прошептал:
– Входите. Выгляните в то окно. – Палец его коснулся курка. Она послушно прошла вперед; он поднял пистолет; рука не дрожала, он сказал себе: она ничего не почувствует. Ей незачем бояться смерти. Она взяла в руки сумочку, которую до сих пор несла под мышкой. Он обратил внимание на непривычно изящную форму и сбоку круг из витого стекла, в середине – хромированный вензель: Э. К. Она собиралась привести в порядок лицо.
Внизу хлопнула дверь, и чей-то голос произнес:
– Простите, что я заставил вас приехать сюда так рано, но я должен буду допоздна задержаться в конторе…
– Ничего, ничего, мистер Грейвс. Ну что вы скажете? Не правда ли, прелестный домик? Такой уютный…
Энн обернулась, и Ворон опустил пистолет. Она прошептала еле слышно:
– Входите сюда, быстро.
Он подчинился, ничего не понимая, все еще готовый стрелять, если она закричит. Она увидела пистолет и сказала:
– Уберите это. Только в беду с ним попадете и больше ничего.
Ворон напомнил:
– В кухне ваши чемоданы остались.
– Знаю. Но они вошли через парадное.
– Газ и электричество, – звучал голос, – уже подведены. Десять фунтов вперед, поставите свою подпись там, где пунктирная линия, и можете привозить мебель.
