Оперативное вторжение - Нестеров Михаил Петрович (электронные книги без регистрации txt) 📗
Прихватив сотовый телефон, Ахмед пошел мыть ноги – в другую ванную, ибо их в испанских апартаментах Мишель было три. Включив воду, Ахмед набрал номер телефона. На водонепроницаемых часах, с которыми он не расставался, отметил время. Когда абонент ответил, Ахмед спросил:
– Как дела?
– Все идет по плану.
– О'кей, действуйте. – Нажал на кнопку, прерывая разговор. Сморщился. Забыл сказать «пароль»: «Аллах акбар!»
Ахмед зашел в будуар. Из зеркала на него посмотрели сильно полинявшие голубые глаза Мишель. Она сидела за столиком в бордовом халате и работала над своим лицом: прятала под слоем пудры мелкую сеть морщин под глазами. Обычно Мишель вставала не раньше десяти, но сегодня была запланирована поездка в Мадрид, где Ахмеда поджидали какие-то люди.
Слова «дорогой» и «любимый» для Мишель писались лишь в киносценариях, в реальной жизни она ими не пользовалась. Ни один любовник, зачастую вооруженный плетью, не мог выбить из нее таких нежностей. Сожителей она, как правило, называла по именам. Правда, с Ахмедом поначалу возникла заминка. Француженка будто боялась поперхнуться его именем. Порой казалось, что она вздыхала: «Ах!.. Мед». Иногда каркала: «Ах-х...» И привычно проглатывала «медовое» окончание.
Ахмед же шепелявил с характерным чеченским акцентом: «Ми-щель».
Он неплохо разговаривал по-английски, сносно общался на немецком. На французском же мог произнести лишь имя своей любовницы (она была настоящим полиглотом и даже бегло читала на санскрите) и «крылатую» фразу: «A la guerre comme a la guerre».
Вот и сейчас произнес, что «на ней, как на войне». К чему он это сказал, Мишель так и не поняла.
Глава 4
Ворота города
7
Новоград, 8.10
Михаил Артемов перехватил рабочий портфель в левую руку, а правую, окоченевшую, сунул в карман куртки. Вокзальное табло показывало минус двадцать четыре градуса. И время: 8.10. Казалось, металлические навесы типа грибов только добавляли холода. Ровными рядами протянувшиеся над перронными путями, они были покрыты толстым слоем инея и выглядели хрупкими. Не ровен час они надломятся, и рифленая кровля накроет пассажиров, нашедших под ней мнимую защиту, а поддерживающие столбы упадут на коптящие поезда. Просто не верилось, что в вагонах сейчас теплее, чем на перроне. Даже в самом здании вокзала было холодно. В зале ожидания люди кутались в шарфы, но упорно не хотели покидать своих насиженных мест. А если кто и вставал, то для того, чтобы выйти на лютый мороз и прикурить очередную сигарету. Брр...
«Ворота» города. Артемов вспомнил, что именно так часто называют вокзалы. Эти «ворота» он, в поисках спецвагона с осужденными, проходил уже во второй раз. Военный комендант железнодорожного вокзала «Московский» навел справки, но категорически отказался выступить в роли сопровождающего. Он как-то зло хлопнул дверью, скрываясь в своей теплой и уютной конторке.
Этого стоило ожидать, злился Артемов, когда на технической станции, где осуществляется подготовка составов пассажирских поездов в рейс (обмывка, очистка, техосмотр и прочее) и куда полковника занесло по наводке военного коменданта, не нашлось треклятого вагона. Артемов прошел нескончаемые пути приема, экипировки, отстоя составов, узнал много нового на маневровых и соединительных путях. Возле устройства для безотцепочного и отцепочного ремонта вагонов дал закурить какому-то небритому типу в грязной телогрейке. Тот безапелляционно заявил: «Я возьму пару». Но взял сразу три сигареты. На вопрос, где может находиться вагон с заключенными, небритый повернулся к Артемову спиной и спросил:
– У меня на спине ничего не написано?
«Типа «Справочного бюро», – от себя дополнил полковник.
Он долго смотрел вслед этому полубомжу, удивлялся своему терпению и отсутствию ржавого револьвера в кармане. И глаза у него были печальные, как у Швондера.
Привокзальная площадь «Московского» по отношению к перронным путям была расположена выше и соединялась широкими – до шести метров – пассажирскими тоннелями, а на участках с пригородным направлением – пешеходным мостом. Михаил Васильевич, вышагивая над составами, тщетно пытался с высоты определить искомый объект. Бесполезно. Он спустился по обледеневшим ступеням моста и вышел к первому пути, с которого осуществлялось отправление поездов по стрелочным переводам. За ним был еще один путь – тупиковый, упиравшийся в приземистое строение, вплотную примыкающее к зданию вокзала. Именно там, среди беспересадочных вагонов, точнее, во главе их, полковник увидел вагон с двойными решетками. Мелкоячеистые – изнутри, более привычные крупные – снаружи. «Нашел!» – радостно пронеслось в голове полковника. А ведь он проходил совсем рядом. Но Артемова угораздило попасть на западное полукольцо, где пришлось скакать по платформам и рискованно топать по шпалам.
Когда полковник стучал в закрытую дверь тамбура, из громкоговорителя несся предостерегающий голос диктора: «Уважаемые пассажиры! Железнодорожный вокзал «Московский» является объектом повышенной опасности...» На секунду полковнику показалось, что он действительно в Москве. Вот уж где действительно вокзалы – объекты повышенной опасности. А с 6 февраля 2004 года – и метро. Артемов всегда ездил на работу на машине. Однако после теракта в столичном метро намеренно спустился в подземку. И увидел то, что и ожидал: совсем другие лица. На них было выписано подозрение, тревога, ожидание. Вагоны электропоездов москвичи покидали с заметным облегчением. Не это ли главная задача террористов? Наверняка. Сверхзадача. Посеять страх, недоверие. В один миг несколько миллионов человек стали совсем другими. Стали ли они более бдительными? А что толку? Бдительность притупится, тяжело шаркая по отрезкам времени; ведь не каждый ответит сейчас, что произошло 23 октября 2002-го. Тогда казалось, начался отсчет новой реальности. Правильно кто-то заметил: «Круша Всемирный торговый центр в Нью-Йорке, террористы метили в сердце мировой экономики. Превратив в заложников абсолютно мирных граждан, террор ударил по Человеку».
Быстро, очень быстро рубцуются раны. И террористы знают об этом.
Дверь открылась, и полковник увидел хмурого солдата в камуфлированной одежде и с автоматом Калашникова наперевес.
– Здравствуй, – кивнул Михаил Васильевич и представился: – Полковник Артемов. Мне нужен начальник этапа.
– Стойте здесь, – сурово предупредил солдат. – Сейчас позову.
Лязгнула дверь, сбрасывая с себя иней, и полковник снова остался один. Он оглянулся. К этому тупиковому пути подходил из-за плавного поворота локомотив. Наверное, будет растаскивать вагоны, попробовал угадать Артемов. А их здесь... Он, прищурившись, посчитал. Ровно одиннадцать. Почти состав. Сразу же за спецвагоном стоял почтовый, еще дальше – багажный, потом какой-то номерной с матовыми, как в туалете, стеклами.
Артемов ошибался, когда посчитал этот путь крайним к зданию вокзала. Еще один, наверное, самый тупиковый, находился с ним на одной линии. На нем, неубранном и заснеженном, стоял состав из шести купейных вагонов; на каждом была крупная надпись: «ГОСТИНИЦА». А под ней – более мелкая и совершенно неуместная: «Биотуалеты». Вот и пойми, что это на самом деле.
Вообще этот вокзал отличался от тех, на которых довелось прежде побывать Артемову. Современная архитектура не в счет, изюминка крылась в антураже. В том числе звуковом. Как и в пассажирских поездах, тут из громкоговорителей лилась музыка (только что отзвучала «Снежинка» в исполнении Ветлицкой, ей на смену явился «горячий» «Вишневый пирог» Шаде в стиле «jazz-funk») – негромко, ненавязчиво создавая оригинальный фон. Это напомнило полковнику военной разведки хоккейный матч, где паузы в игре заполняются музыкальными вставками и искрометным выступлением соблазнительных девушек из групп поддержки. На вокзале основой была музыка, паузы же заполнял голос диктора. Группа поддержки – уборщицы с ведрами и швабрами.
