Ближе, бандерлоги! - Бушков Александр Александрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Все бы ничего, но Мазуру показалось, что в его голосе нет должной уверенности. А может, только показалось? У Лаврика информации наверняка в сто раз больше, чем у него — такая уж у человека служба, такой уж участок работ, да и представление на него к первой адмиральской звезде в Главном штабе уже по инстанциям двинулось, это многие знают, хотя сам Лаврик скромненько помалкивает. Может, и в самом деле выгребем? Может, он не просто так вспомнил о Бонапарте? А то ведь в подсознании настойчиво зудит чисто авиационный термин «точка невозврата» — после прохождения каковой самолету на обратный путь к аэродрому горючего уже не хватит, хоть тресни. Или обойдется? Хочется верить, что мы ее все же не прошли. И в чем Лаврик совершенно прав, так это в том, что в Смутное время было еще хуже — но ведь вышли же из пике…
— Ну что, завязали с лирическими отступлениями? — спросил Лаврик не без жесткости.
— Завязали, — сказал Мазур.
— Молодцом… Итак. Как уже говорилось, кураторы намерены тебя туда внедрять. Именно внедрять. Завязать что-то типа личных отношений, стать своим парнем, а не просто одним из множества шакалов пера. Просто попасть туда труда не составляет ни малейшего: возле них пасется туча импортных журналистов, и никто их, конечно же, шваброй не гонит, наоборот, привечают со всем усердием. Вот только отношения при этом всегда остаются, если так можно выразиться, чисто официальными: пришли-сделали интервью или поснимали, ушли. Ну, разве что «фронтовики» для них банкетик устроят: журналисты, как все мы, грешные, любят выпить на халяву. А тебя намечено сделать именно что своим парнем…
— И как это у меня получится?
— Есть идея, — сказал Лаврик. — О ней потом. Они не обязательно должны клюнуть, но если не клюнут, нашей вины не будет. А если клюнут — отлично…
— И что мне там у них делать? Чем заниматься и что выведывать?
Лаврик досадливо нахмурился:
— Представления не имею. Честное слово. Мы друг друга знаем пятнадцать лет, даже побольше… Случалось, чтобы я давал честное слово, а потом оказывалось, что обманул?
— Ни разу, — честно признал Мазур.
— Вот и теперь… Честное слово, я просто не знаю, чем тебе там предстоит заниматься. И если позволить себе минутное отступление, между нами: лично я просто-напросто не понимаю, почему на эту операцию бросили именно нас. Уж конечно, не по причине кадрового голода, которого просто не наблюдается… Но почему тут мы, в толк не возьму. Это задача для Комитета или, в крайнем случае, для армейских соответствующих служб. Но в чем тут интерес морской контрразведки, решительно не представляю, как ни ломал голову. Во всех здешних паршивых сложностях я пока не вычислил ничего, что хоть в малейшей степени затрагивало интересы флота. Нет, конечно, нам нужно разыскать долбаного дезертира Спратиса — но этим, во-первых, занимается уже тот же Комитет — у него-то хорошая агентурная сеть, это мы начинаем с нуля. Во-вторых, по моему глубокому убеждению, для поисков Спратиса нет никакой необходимости внедрять тебя к «фронтовикам», — он вздохнул. — Вообще-то можно допустить: есть все же что-то, что напрямую задевает интересы флота, но мне об этом пока что не говорят. Как не говорят о том, что именно тебе придется делать… Ладно. Это тоже побоку. Для начала посмотрим одну пленочку, которую австралийские фрилансеры с собой таскать не должны, — потому что трудненько объяснить, зачем она им, несмотря на всю свою безобидность… Бери стул и пересаживайся сюда, — он показал на место за столом рядом с собой. — Кино смотреть будем…
Достал из картонного футляра кассету, вставил ее в видеомагнитофон и надавил большим пальцем. Мазур успел рассмотреть, что на липучке-этикетке шариковой ручкой крупно выведено «Б.К». Вспыхнул экран.
Очаровательная Беатрис, со строгой прической, в строгом, деловом костюмчике с белой блузкой, сидела за небольшим столом перед добрым десятком микрофонов (многие снабжены аббревиатурами и эмблемами знакомых Мазуру телекомпаний). И говорила. Нужно признать, хорошо говорила: проникновенно, словно бы даже с некоторым волнением, гладко…
Вещала примерно следующее: конечно, по рождению и воспитанию она стопроцентная американка, но в то же время не может не принять близко к сердцу заботы далекой исторической родины, наконец-то получившей реальный шанс освободиться от советской оккупации, коммунистической тирании. Шанс на независимость. И потому готова отправиться туда, использовать на благо стремящейся к независимости республики свой, пусть и небольшой пока политический опыт, потому что сейчас необходима любая помощь. Одним словом, вчера она уволилась из госдепартамента и через два дня вылетает на историческую родину. Где намерена сделать все, что в ее силах, причем, естественно, живя и работая за свой собственный счет. Ее отец, положивший жизнь на борьбу с коммунизмом и независимость отчизны, ее не просто понимает — горячо поддерживает, в том числе и финансово. Ей думается, американцы поймут ее без труда, будучи потомками тех, кто когда-то боролся за свободу и независимость…
Лаврик остановил кассету:
— Дальше, в общем, неинтересно — ей задают вопросы, она столь же вдохновенно отвечает… Я просто хотел, чтобы ты составил некоторое представление о дамочке, с которой предстоит познакомиться. Молодая красавица, наплевав на карьеру в госдепартаменте, услышала сердцем мистический зов далекой исторической родины и решила возложить на алтарь независимости все, ну, разве что кроме невинности, каковой уже не имеется… Впечатляет?
— Ага, — сказал Мазур. — Слеза прошибает…
— Ну, еще бы. Чувствуется работа хорошего сценариста и режиссера… Кстати, еще не факт, что она работает на Лэнгли или иную аналогичную контору, каковых в Штатах штук семнадцать. У госдепартамента давненько уж есть собственная разведслужба, сам знаешь, так что девочка могла просто-напросто перейти из одного отдела госдепа в другой… а то и обосноваться там с самого начала. Вот такая идейная девочка… Но есть гораздо более интересная фигура. Если все пройдет по расчетам и ты туда врастешь, обязательно с ним столкнешься…
Он вынул кассету и вставил новую, где на этикетке значилось «Питер». Оператор, сразу стало ясно, снимал какой-то очередной митинг Фронта: добротная трибуна, явно рассчитанная не на одно массовое мероприятие, украшенная щитом со старым гербом и триколорами, стоящая перед ней цепочка «Железных соколов», с дюжину человек на трибуне, оратор у микрофона…
Председатель Фронта, по точной информации, намеченный в президенты независимой республики. Импозантен, статен, легкая, проседь на висках, аккуратно подстриженная бородка, очки в тонкой золотой оправе. Сын субъекта, при немцах служившего в оккупационной администрации и отсидевшего за это приличный срок. При советской власти — вроде бы благонамеренный кандидат каких-то там околовсяческих наук, член КПСС — и, согласно злобным инсинуациям тех газет, которые принято именовать «красно-коричневыми», вдобавок еще и долголетний информатор КГБ по кличке «Профессор». Говорил он непринужденно, гладко, грамотно: спокойно, ровно, мягко, как и надлежит истому интеллигенту, без всяких дерганий тушкой, жестикуляции и громкоголосья. Будто лекцию студентам читал. Мазур не понимал ни слова — но порой улавливал уже знакомое «совиетас диктатурас» и еще парочку подобных оборотов, каких насмотрелся на плакатах. Безукоризненный костюм, тщательно повязанный галстук — душка-политик, спасу нет, европеец — уписаться можно…
Оператор взял крупный план, камера медленно прошлась слева, направо по стоящим на трибуне. Ага, вот и красотка Беатрис — по правую руку от вождя и лидера, всего через одного человека от него. Иерархия у них в таких случаях, Лаврик говорил, в точности такая, как в родимом Политбюро, так что место, которое она занимает, кое о чем говорит. Ближняя боярыня, ага.
Камера переместила взор на кучку людей, стоявших справа у трибуны, — тут и штатские при галстуках, и субъекты в разнообразных мундирах, которые они себе давно понашили, и «Железные соколы», и Департамент охраны края, и еще какая-то непонятная пара-тройка разновидностей. Судя по обилию золотых цацек на погонах и петлицах, по шитью на мундирах — паханы…
