Ядерный будильник - Гайдуков Сергей (читать книги регистрация .txt) 📗
Бондарев молчал, ожидая выводов Директора.
— Или у них кто-то очень умный, или у нас кто-то слишком глупый.
Вывод не отличался большой оригинальностью.
— Три человека, — Бондарев на всякий случай показал на пальцах. — Три. Я, Воробей, Лапшин. Больше никого. Воробей мёртв. Что, или я, или Лапшин нашептали Акмалю? Да бросьте вы…
— Придумай мне другую версию, — предложил Директор.
— Ладно.
3
Он так и не сумел придумать другую версию, хотя допоздна просидел в кабинете, в сотый раз проглядывая электронные и бумажные материалы по Чёрному Малику. Досье Воробья можно было даже не трогать, потому что Бондарев знал практически все операции покойного за последние три года. Знал, потому что так или иначе в них участвовал. Задумавшись о Воробье, Бондарев снова вспомнил Милан и то восхитительное чувство победы, которое он ощутил в миг, когда первая пуля Воробья попала в цель. Как будто он долго и упорно выстраивал карточный домик, и вот наконец поставил последнюю верхнюю карту — самая сложная манипуляция, без которой сооружение так и останется недостроенным. В тот миг Бондарев ощущал себя победителем.
Только в конце концов вышло все по-другому, вышло все наоборот, и теперь воспоминание о Воробье, без промаха сажающем пули в цель, вызывало лишь горечь и недоумение.
Бондарев сдал кабинет на сигнализацию, отметился на выходе и поехал на лифте вниз, не то чтобы уставший, но привычно напряжённый и не видящий причин расслабляться.
На улице Бондарев закурил и некоторое время тупо пускал дым в небо, ни о чём не думая и равнодушно рассматривая ползущую вверх неподалёку стройку — очередной жилой комплекс для людей с туго набитыми карманами и желанием отгородиться от всего остального мира за высокой стеной и периметральной системой безопасности. Позади Бондарева в небо уходило здание совсем иного типа — серый многоэтажный монолит с многочисленными признаками упадка на фасаде. Внутри всё было совсем иначе, но, чтобы узнать это, нужно попасть внутрь, а сделать это обычному человеку с улицы невозможно. Возле обшарпанных металлических дверей висели две таблички: «Научный институт агрохимических исследований» и «Московское отделение международного комитета по междисциплинарному прогнозированию». Бондарев от нечего делать прикинул, в какой же из двух организаций он служит, раз работает в этом здании, и пришёл к выводу, что это, должно быть, комитет по прогнозированию. Быть агрохимиком Бондареву почему-то не захотелось.
Увидев эти таблички в первый раз — невообразимое количество лет назад, — Бондарев скривился и с подозрением посмотрел на своего спутника. Тот усмехнулся, толкнул тяжёлую дверь, вошёл в пустой бетонный вестибюль, более похожий на бомбоубежище, иронически посмотрел на Бондарева, вытащил из бумажника чёрный пластиковый прямоугольник и сунул его прямо в стену. Та, к удивлению Бондарева, разъехалась, открыв для прохода коридор, а в коридоре спутник Бондарева повторил трюк с прямоугольной карточкой, только уже синего цвета. В результате они оказались в скоростном лифте, который повёз их наверх. С тех пор Бондарев так и жил — совал идентификационные карты в стену, ездил вверх-вниз на скоростных лифтах, входил и выходил в серый монолит с двумя лживыми табличками на входе. А также периодически отлучался в командировки и периодически присутствовал на похоронах.
В девяносто пятом Бондарева вычистили из Управления ФСБ по Новгородской области будто бы по сокращению штатов. На самом деле — за другое. Бондарев об этом знал, знал и тот человек, который встретил Бондарева на улице на вторую неделю после увольнения — Бондарев тогда начал пить и очень хорошо продвинулся в этом деле, останавливаться не собирался. Но всё же остановился. Потому что со встреченным тогда человеком у него вышел длинный разговор. И разговор этот как-то сам собой привёл Бондарева и его нового знакомого к серому монолиту на юго-западе Москвы.
Он прочитал тогда про агрохимию с прогнозированием и ухмыльнулся. Сейчас, зная, что же на самом деле творится за этими вывесками, Бондарев был серьёзен. За этими нелепыми вывесками была его жизнь, и там же, скорее всего, была его смерть.
Глава 5
Алексей Белов: до конца
1
— Ты же сказал — дело прошлое.
Алексей молча застегнул спортивную сумку.
— Ты же сказал, что не будешь ничего такого делать!
Алексей выпрямился. На лице матери было написано отчаяние, и потому Алексей старался на неё не смотреть.
— Ты же сказал, что простишь!
Алексей вздохнул — мать выдавала желаемое за действительное. Ей хотелось бы услышать от Алексея такие слова, но он не говорил их раньше, он не готов был сказать это сейчас. Он вообще вряд ли смог бы выговорить слово «прощаю». Потому что такого слова не могло быть в мире, где одновременно существуют шрамы на теле его сестры и жизнерадостный самодовольный смех Олега Фоменко.
— Ты нам делаешь только хуже! — вскрикнула мать. — Они же нам теперь житья не дадут, затаскают в милицию! Ты об этом подумал?!
— Хуже, — сказал Алексей, — это если молча терпеть всё, что они делают. Я терпеть не буду, — он хотел ещё сказать о том, как таскал в армейском блокноте детскую фотографию сестры с широко раскрытыми наивно-прекрасными глазами, а потом вернулся и увидел шрамы, и увидел, что в глазах сестры поселилась боль, что память о случившемся лежит будто камень на сердце, и тяжесть эта не проходит. Страшнее преступления Алексей представить не мог, а потому должен был найтись ответчик за случившееся. И ответить за это. Алексей хотел бы все объяснить на словах, но вышло бы слишком долго, а трепать языком Алексей не любил, да и времени у него не было.
— Когда они придут, — сказал Алексей уже в дверях, — ты им объясни, если они ещё не поняли. А Алену кто тронет — так я этого сынка полковничьего просто убью.
Часов в пять утра соседская собака тревожно загавкала, а затем улицу перегородили два «уазика» и «Волга». Хмурые омоновцы топали сапогами по дому, ворошили вещи, задавали вопросы. Потом появились какие-то милицейские начальники, тоже ходили по дому, стучали кулаками по столу, грозились какими-то статьями. Мать слушала их, потом резко встала из-за стола и пошла на кухню чистить картошку. У неё вдруг совершенно пропал страх перед этими плотными громкоголосыми мужчинами, их слова стали для неё абсолютно ничего не значащими. Неожиданное спокойствие охватило её, и даже сожаление по поводу несостоявшейся свадьбы Алексея, сожаление по поводу других приятных событий, которым теперь не суждено было сбыться — все они незаметно растворились, исчезли. Вместо них появилось некое подзабытое чувство, заставлявшее ровно держать согнутую заботами спину и свысока посматривать на озабоченных ментов.
Кажется, это чувство называлось гордость.
2
Все это полковнику Фоменко сильно не нравилось. Дурацкая проблема разрасталась как снежный ком, и это в то время, когда собственных дел у полковника было невпроворот.
Одним из этих дел был допрос гражданина Айрапетова, подозреваемого в организации незаконного сбыта наркотических веществ в особо крупных размерах. В связи с особой важностью дела Фоменко лично допрашивал сомнительного гражданина.
Айрапетов приехал на джипе с двумя телохранителями, однако в кабинет Фоменко вошёл один и даже как будто с волнением.
— Так-так, — деловито сказал Фоменко. — Ну что, гражданин Айрапетов, будем дурака валять или будем признаваться?
Айрапетов поморщился:
— Тебе все шуточки, Валера, а у меня вторая машина так и не пришла.
— Придёт, куда денется.
— Я тоже надеюсь, что она никуда не денется… Товара на двести штук баксов, это тебе не семечки.
— Не семечки, — согласился Фоменко, наблюдая, как Айрапетов вынимает из кейса тонкую пачку бумажных листов — протокол допроса, написанный айрапетовскими адвокатами. Полковник расписался на протоколе, не переставая успокаивать нервного Айрапетова насчёт второй машины.
