Австрийский ревизор (СИ) - Зеев Артур (первая книга .txt) 📗

Артур Зеев.

Австрийский ревизор

Конец февраля 1933, Москва

На Виндавский вокзал прибыл скорый «Варшава — Москва». Из купейного вагона вышел немолодой джентльмен с седыми висками и во всём чёрном. Поправил круглые очки в крупной тёмной оправе, провёл чёрной кожей перчаток по нафабренным усам. Рядом с ним на перрон спустился высокий голубоглазый блондин в серой шинели и с дипломатом под мышкой, более всего походивший на секретаря первого. Мужчины переглянулись и уверенно пошли вглубь вокзала, в зал ожидания. Там их приветливо встретил шатен со шрамом на лице:

— Герр Йозеф, с прибытием в Москву!

— Сорокопут? Сэмюэль ещё бы сам притащился!

— Мы к нему и едем. За время с Вашей последней телеграммы кое-что изменилось.

Тот, кого называли «Йозеф», чертыхнулся и стремительно направился к выходу из вокзала на стоянку автомобилей, блондин и шатен поспешили следом. Чёрный «Форд» резво покатил по улицам столицы, пока вдруг не притормозил у телеграфной станции. Из машины вылез мужчина в серой шинели и побежал в отделение связи. Через десять минут вернулся, сел обратно, и автомобиль поехал дальше, прибавив скорости...

Неделю спустя, госпиталь РКУ, Москва

Шлаевский втихую курил в окно. Докурил, выбросил папиросу и наглухо закрыл оконную раму, дабы не получить от медперсонала. В это время в дверь постучали.

— Войдите!

В палату вошёл Полевой. С улыбкой поздоровался, пожав другу руку, сел на стул и поставил на пол свой коричневый саквояж. Раскрыл его, вытащил и положил на стол несколько личных дел, а также бумажный пакет с яблоками.

— Вот, Миша, как ты и просил. Дела всех пяти. Забрал из архива лично, зайдя на чай к Таисии Агасфеновне. Даже если бы старушка могла растрепать — она всё равно ничего не заметила, пока возилась с угощением для меня.

— Отлично! Да, кстати, ещё троих можно вычеркнуть. Лавроненко был у любовницы, что тщательно скрывал, но соседи видели, а баба растрепала всем подругам. Кистнёв упился в хлам, заблевал барную стойку и с утра пораньше спал у себя в кабинете, чтоб не спалило начальство. Свидетелей полно, да и на его пьяное появление как раз поступил рапорт с пропускной, всё сходится. Мадоян чист, я отследил все его передвижения. Да и в личном деле не за что уцепиться, никаких намёков...

— Прекрасно! Остаётся семеро?

Младший лейтенант хмуро кивнул. Остаётся семеро. Семеро «своих», за которыми установлена негласная слежка им самим и майором с проверенными людьми. Семеро «своих», личные дела двоих из которых они с Полевым посчитали подозрительными, а пятерых ещё предстоит проверить. Семеро «своих», среди которых предатель... Шлаевский вздохнул.

— Погано?

— Ещё как. Не думал я, что буду подслушивать, кто из наших с бабой был, а кто в кабаке ужирался. И тем более — копаться в личных делах сослуживцев, коллег по работе, зная, что один из них стукач.

— Да, понимаю. Со своими всегда очень тяжело. Я так в запое был однажды.

Михаил вскинул левую бровь:

— Андрюха, ты же не пьёшь! Всё управление шутит об этом.

— После того случая и не пью. Это был первый и последний мой запой.

— Рассказывай.

Полевой откинулся на спинку стула, закинул нога на ногу. Задумался и взглядом ушёл куда-то в себя:

— Было это во Вторую Гражданскую, в двадцать пятом. Бои только-только завязались, фронт не устоялся ещё. А я, поручик, был направлен по мобилизации в Самурский полк. Вот, стоим мы под Калугой, вокруг постоянно стреляют, но и мы, и они атаковать нормально боимся и ждём, жмёмся. Пошла, значит, вторая неделя такого стояния, тишина да покой, как вдруг раз — взрыв машины полковника Козловского. Лавр Константинович в госпитале на следующий день скончался, а по всем частям поползли слухи, что больно вовремя его взорвали красные. Дескать, он проверял части перед наступлением, которое фронтовая разведка неплохо так спланировала. И прямо ну очень к месту полковника разведки подорвали. Так ещё и только его машину, бомбу под сиденьем закрепили, с часовым механизмом...

— То есть всё указывало на то, что сдал кто-то из своих?

— Именно! В общем, не вдаваясь в детали, могу сказать, что дней через шесть нашли, кто. Его зам оказался красным агентом, ещё с Первой на них шпионил и стучал обо всём. А тут решил устранить своего шефа, чтоб сорвать наступление... То есть, вот так сидит человек с тобой в одном кабинете, на машинке печатает, чай пьёт. Ты знаешь его уже почти пять лет, а он вечером тебе под сиденье бомбу...

Андрей замолчал и надолго задумался. Младший лейтенант не спешил с вопросами.

— Когда его взяли, я был дежурным офицером. По установленному порядку, мне и командовать расстрелом. Вот стою во дворе. Вечер, дождь моросит. У стенки флигеля предатель: майорские погоны и аксельбанты сорваны, на гимнастёрке дырки от наград. А я должен взмахнуть шашкой и тем самым дать команду «стрелять». Хотя ещё два дня назад с ним в одной столовой обедал...

— Смог?

— Смог. Шашка дрожала, но опустилась, тройка сделала своё дело... Ночь не спал. На следующую только задремал — он ко мне явился. Так, как лежал тогда у стенки, через дырки от наград и погон кровь течёт, взгляд стеклянный. Говорит, ты за что меня убил? Я ведь офицер. Я ему, мол, ты предатель, своих сдал, начальника взорвал. А майор мне спокойно так: «А кто тут свои? Сам-то подумай, за что воюешь?» Вот тогда я и запил. Через неделю уволился в запас по здоровью. И всё вопрос его из головы не шёл...

Шлаевский открыл окно и снова закурил. Посмотрел на бледное лицо друга:

— Андрей, извини. Наверное, не надо было.

— Да нет, ничего. Надо, Миша, надо. Каждому через такое пройти надо...

Помолчали.

— Как ты в РКУ попал?

— Городовой чуть не пристрелил. А потом Рихтер работу предложил.

— Как это?

Полевой улыбнулся. Выудил из пакета яблоко, потёр о сюртук и принялся его с хрустом уплетать, продолжив разговор:

— Я за водкой шёл. Вдруг выстрел прямо над моей головой, я аж присел. Потом ещё и ещё. Заозирался: бежит какой-то парень, лет двадцати, а за ним двое городовых и палят вслед. Ну, я на автомате бросился парню под ноги, тот в сугроб упал. Выхватил нож — я удар отбил, руку скрутил и мордой того в снег. Тут городовые подбежали, давай его со мной крутить. И Рихтер как чёрт из табакерки, я даже не понял, откуда он возник.

— И чего?

— А чего в таких ситуациях делает Роман Фёдорович? Речь почти на минуту, цензурных слов три. Удар в пузо сначала одному полицейскому, потом второму, что «проворонили, дали сбежать, устроили пальбу и чуть не грохнули алкаша, который только дело и спас». Затем посмотрел на меня и в лоб: «Работать хочешь? Да — приходи завтра утром вот по этому адресу, спроси фон Гринвальд-Рихтера». Сунул мне бумажку в руки, скомандовал городовым забрать пленного и исчез восвояси, продолжая материться.

Михаил улыбнулся:

— Вот так просто взял и пришёл в РКУ работать?

— Ага. Они тогда «переводились на военные рельсы»: бардак полный, разведка уже вся на фронте, контрразведка — частично, пакует вещи, тыловые отделы в срочном порядке доукомплектовывают полицейскими чинами из числа добровольцев и городовых. На фоне всего это хаоса бегает Роман Фёдорович, только что назначенный на должность главы отдела, курит, матерится и временами норовит кого-нибудь ударить. Увидел меня, подозвал к себе и сунул в руки формуляр. Мол, либо пиши заявление и в штат с сегодняшнего дня, либо пошёл к чёрту. Плевать на всё, лишь бы стрелять умел, бегать и грамоту разумел. Я посмотрел на всё это дело, прикинул, что явно лучше водки с утра пораньше, да и заполнил формуляр. Через неделю уже был восстановлен в звании, а через два месяца меня на фронт командировали вслед за Рихтером, потому что ему там люди потребовались. Так я и стал контрразведчиком.

— Занятно.

Дверь тихонько приоткрылась, и в помещение вошёл пожилой улыбчивый мужчина с выправкой офицера. Полевой привстал, уступая место, а Михаил радостно заулыбался: