Внутри Coca-Cola. История бренда № 1 глазами легендарного CEO - Дэвид Бизли - Невил Исделл (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Дома в Лусаке мое появление на ТВ сопровождалось рядом газетных статей и выражением благодарности от городского совета. Мэр подарил мне копию городского герба в рамке, с дарственной надписью от всех членов совета: «Ваша очевидная гордость за Лусаку и демонстрация гражданской ответственности не остались незамеченными».
Я был влюблен в Африку – настолько, что три года спустя, когда мои родители отправились в еще один полугодовой отпуск в Белфаст, решил остаться в Лусаке в школе-пансионе.
Я жил в школе Гилберта Ренни, и по британской системе мне полагался «прислужник» – ученик первого класса, которому в рамках инициации следовало убирать мою одежду, заправлять кровать и выполнять любые мои поручения. Я играл в регби, крикет, теннис и футбол. В то время я хотел стать учителем географии или истории, хотя подработка в продуктовом магазине во время каникул и дружба с мальчиком, чей отец держал магазинчик одежды, пробудили во мне интерес к бизнесу. Я также получил свой первый ответственный пост – школьный староста и глава «дома»; их, ради поощрения внутренней конкуренции, в школе было четыре.
Я окончил школу с отличием и получил городскую стипендию – в частности, за мое выступление на BBC, для оплаты учебы в университета Кейптауна. Однако моя жизнь чуть не приняла совершенно другой оборот, из-за которого я мог войти в историю как скотокрад, а не как гендиректор Coca-Cola.
Ритуал инициации в моем университетском общежитии требовал, чтобы первокурсники мужского пола вышли на улицу рано утром с каким-нибудь животным и только в нижнем белье. Нам предстояло продефилировать непосредственно перед женским общежитием, и девушки толпились у окон и глазели на нас. Там были самые разные создания – собаки, коровы, лошади. Глупый ритуал, но проверенный временем. Мы с друзьями приметили на пастбище рядом с университетским кампусом несколько овец и как-то ночью двинулись туда на разбитом «Понтиаке», чтобы забрать свою добычу. Фермер запер овец на ночь в сарае, и мы, как дураки, взломали замок и запихали четырех животных в багажник старой машины, из которой предусмотрительно убрали заднее сиденье. На светофоре одна женщина, собиравшаяся перейти дорогу, заглянула в нашу машину и увидела нас четверых вместе с овцами, которые громко жаловались на свою беду. От этого необычайного зрелища у нее чуть челюсть не отвалилась, и когда зажегся зеленый и мы тронулись с места, она все еще стояла там, ошеломленная.
На следующее утро мы вернули овец. Нам казалось, что мы не причинили никакого ущерба. Однако других студентов поймали, когда они пытались вломиться в зоопарк. В полиции им сказали, что они могут избежать обвинений, если расскажут, кто похитил овец. Мы с достоинством заявились туда, не понимая, что нас могут обвинить в краже. В итоге этот серьезный процесс закончился тем, что судья отклонил обвинения. Оказалось, что ему в студенческие годы тоже пришлось пройти этот ритуал в нашем общежитии, так что он понимал нашу ситуацию. Единственным нашим наказанием было письмо вице-канцлера университета нашим родителям. Мой отец, опытный полицейский, не обрадовался, но я все-таки «избежал пули». А тот судья стал одним из столпов юридического сообщества в ЮАР. Недавно я сидел рядом с ним за обедом, и хотя ему уже далеко за 80, он вспомнил тот инцидент, подтвердил свою роль в нем и по-прежнему считал его весьма забавным.
Три года, пока я жил в общежитии Университета Кейптауна, я пил Pepsi. В Кейптауне в то время Pepsi взяла верх над Coca-Cola. Весь университет был эксклюзивной территорией Pepsi. Хотя в Лусаке я был заядлым потребителем Coca-Cola, в этот период своей жизни мне пришлось пить Pepsi. Но даже в те дни, когда я бывал вне пределов университета, я выбирал Coca-Cola, подчеркивая, как важно наличие выбора. Сегодня Coca-Cola в Кейптауне процветает. Занималась этим предприятием семья Форбс, но по сравнению с нашим временем, когда оно является, пожалуй, самым сильным и прекрасным управляемым боттлинговым предприятием в ЮАР, тогда его позиции были слабы.
Во время учебы я вырос до 195 см и играл в университетской команде регби. Регби – моя главная спортивная страсть, игра, дававшая мне уроки жизни и командной работы. Каждую зиму мы отправлялись на соревнования, проходившие по всей Южной Африке – отличный способ укрепить связи. До сих пор, когда приезжаю в Кейптаун, то стараюсь встретиться с бывшими коллегами по команде.
В колледже мое внимание занимала социология, и я решил стать социальным работником. Эта специализация предполагала практику для студентов. Например, мне поручили ходить в трущобы Кейптауна, к пациентам, выписанным из детской больницы Красного Креста. В пятницу по вечерам в трущобах все пили, отцы приходили домой, дрались, могли сбить лампу или печку на пол, и дети получали ожоги. Я должен был ходить туда и определять, не обижает ли отец детей и может ли семья остаться вместе. Шесть месяцев я занимался этой тяжелой и порой душераздирающей работой.
Меня избрали в студенческий совет от группы, выступающей против апартеида, и в 1965 году я стал редактором университетской газеты. Там я писал колонки, осуждающие попытки правительства избавиться от того небольшого количества черных студентов, что учились в университете Кейптауна. Хотя среди студентов университета и так было больше 95 % белых, чиновники хотели пойти дальше и довести эту долю до 100 %. (У них ничего не вышло, и сегодня университет – это полное жизни многонациональное заведение, занимающее первую позицию в рейтинге лучших университетов Африки.)
«Университет Кейптауна являлся рассадником белой оппозиции апартеиду, – вспоминал мой однокурсник и тоже регбист Хью Коппен. – Для того времени это самое либеральное образование, какое только можно было получить в Южной Африке».
Коппен вспоминает, как служба безопасности ЮАР сидела на занятиях одного профессора, Джека Симонса; полицейские ждали, пока он скажет что-нибудь предосудительное, как он часто это делал. Однажды он попал в тюрьму. «Студенты пикетировали тюрьму и требовали его освобождения», – вспоминает Коппен, сын белого фермера из Южной Родезии (теперь – Зимбабве), проживающий в Сан-Франциско.
Мои взгляды на апартеид порой противоречили моему имиджу спортсмена. Регби – национальный спорт африканеров, и я помню, как однажды в баре главного стадиона после матча ко мне подошел полицейский и сказал: «Что за дела? Мы думали, ты один из нас». Он просто не мог понять, как игрок в регби, член клуба, может выступать против апартеида. «Не нарывайся,
