Русская военно-промышленная политика 1914—1917 - Поликарпов Владимир Васильевич (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Как жаловался Шуваеву Беляев 24 мая 1916 г., заготовление снарядов для 6-дм гаубиц («главенствующее орудие в современной войне для борьбы за укрепленные позиции») сдерживал «общий недостаток в России металла, выражающийся в общем до 4 млн. пудов в месяц»{309}.
21 января 1917 г. Маниковский представил военному министру подробную справку о положении со снарядами. По его словам, оборудование механических заводов с избытком обеспечивало требуемый Ставкой выпуск 3-дм снарядов (соразмерно количеству наличных орудий), а тяжелых — пока лишь на две трети, но к весне и подача тяжелых могла достигнуть назначенной нормы, «если, конечно, этому не помешают неблагоприятные обстоятельства, которые ныне имеют место». Он подразумевал «недостаток отечественного металла и невозможность получить его на ближайшие сроки из-за границы» (в 1916 г. все же удалось ввезти 1 501 000 пудов чугуна, 4 847 000 пудов железа и стали){310}. Подсчет показал: «Требуется снарядной заготовки: для 3 620 000 3-дм снарядов — 2 059 000 пудов, для 1 135 000 тяжелых снарядов — 4 154 000 пудов. Всего — 6 213 000 пудов». А поступает «ежемесячно всего 4 743 000 пудов». Поэтому на тяжелые снаряды предполагалось направить столько металла, сколько позволит пропустить через механическую обработку имеющееся оборудование заводов (2 823 000 пудов), а из остальных 1 920 000 пудов «можно изготовить около 3 млн. 3-дм снарядов… Вот причины, почему и [даваемые] организации генерал-майора Ванкова заказы на 3-дм гранаты были уменьшены против того количества, какое он мог бы выполнять». «В дальнейшем, — докладывал Маниковский, — если положение с металлом не улучшится (а на это пока надежд мало, напротив, есть основание ждать ухудшения), то по мере развития производства тяжелых снарядов придется еще в большей степени сократить наряды на трехдюймовые». К 1 мая 1917 г. могло бы скопиться 25–28 млн. 3-дм выстрелов, «если, конечно, хватит металлов, пороха и взрывчатых веществ на все количество и легких и тяжелых снарядов… Наконец, если бы Ставкой и эти ресурсы были признаны недостаточными, то у нас имеется настойчивое предложение французов увеличить подачу нам вдвое наших 3-дм патронов (они производительность их довели с 15 тысяч до 30 тысяч в день)». Но металла для тяжелых снарядов от французов нельзя получить больше, потому что им, «еле хватает для своих нужд»{311}. После январской конференции союзников в 1917 г. Маниковский поспешил заказать во Франции 4,7 млн. 3-дм гранат{312}.
Но все-таки и тяжелые снаряды от Франции удавалось получить — в виде боекомплектов к 120-мм пушкам образца 1877 г. Рассматривая вопрос об этой поставке, ГАУ исходило из того, что имевшиеся собственные орудия аналогичного калибра, 48-линейные (122-мм), невозможно полностью использовать из-за нехватки боеприпасов к ним, а французы обещали дать к каждой уступаемой русским 120-мм пушке запас снарядов. Первоначально этот запас выглядел как 500 выстрелов на каждое орудие из 40, «то есть всего 20 тысяч выстрелов и, кроме того, ежедневное снабжение по 5 выстрелов на орудие». Всего в 1916 г. из Франции были доставлены 130 120-мм пушек образца 1877 г. При дополнительной поставке 60 таких пушек в 1917 г. боекомплект полагался тот же, то есть 30 тысяч единовременно и затем по 300 выстрелов в день, но фактически в России получили из 60 только 10 орудий. Французские орудия с боекомплектами прибывали с июля 1916 г. и пригодились при формировании новых батарей тяжелой артиллерии. По тем же соображениям ГАУ брало у французов старые 90-мм пушки{313}.
В снабжении военной промышленности металлом возросла роль Урала по сравнению с Югом, но древесно-угольная металлургия «достигла естественных пределов своего роста»; эти пределы ставила ее «специфическая топливно-энергетическая база» (хотя, конечно, дело не дошло до «тотального провала»{314}. Казенные горные заводы, несколько увеличив производство и действуя более успешно, чем уральские частные, «несмотря на огромные усилия… не смогли переступить черту, достигнутую в предвоенном 1913 г.», «не смогли удовлетворить возросшие потребности в черном металле». В целом в конце 1916 г. нужно было получать около 30 млн. пудов металла (без частного потребления в 21,5 млн. пудов), а в распределение поступало лишь 16–16,5 млн. пудов{315}. В строительстве долговременных укреплений приходилось считаться с тем, что заказанные русским предприятиям материалы — двутавровые балки, швеллера (а также цемент, асфальт и др.) «в большинстве случаев не получались». ГВТУ в феврале 1916 г. «нашло возможным отказаться от применения для фортификационных работ рельсов, заменив таковые другими подходящими материалами». При сооружении убежищ вместо рельсов под «тюфяк» стали укладывать деревянные брусья с заливкой гудроном{316}.[74]
За время войны Франция, Великобритания, Австро-Венгрия, Канада, Швеция повысили выпуск чугуна (в Германии выпуск повышался, но был меньше, чем в 1913 г., вследствие потерянного внешнего рынка сбыта). В России вследствие нехватки топлива, руды, провозоспособности железных дорог в 1916 г. выплавка чугуна, поднявшаяся было с 14 млн. пудов в январе до 16,5 млн. в октябре, начала стремительно падать. При ведомственных заявках в октябре 1916 г. на 19 млн. пудов поступило в распределение около 13 млн. пудов металла, в ноябре — уже 11 миллионов. 9 октября председатель Совета министров Б.В. Штюрмер доложил царю, что в ноябре «обнаружится недохватка 1,2 млн. пудов металла, необходимого для выработки тяжелых снарядов», и предстоит выбирать: снаряды или рельсы. Выплавка чугуна в феврале сократилась до 9,5 млн. пудов. Между тем Министерство путей сообщения требовало свыше 8 млн., ГАУ — свыше 11 млн. пудов в месяц. На январь-февраль 1917 г., по заключению главноуполномоченного по металлу, пришелся «наивысший кризис» металлургии. Составленный его управлением расчет выявил, что при средней месячной потребности в различных сортах черного металла в 37,6 млн. пудов «вырисовывался ежемесячный дефицит в 14,1 млн. пудов». 22 января 1917 г. на Петроградской конференции военный министр Беляев вынужден был просить у союзников, помимо вооружения, также чугуна и стали (удалось выпросить 106 тыс. тонн, то есть 6,6 млн. пудов). 1 февраля 1917 г. ввиду «наступившего кризиса» он указал на необходимость «считаться с предстоящим… временным закрытием некоторых обслуживающих оборону заводов»{317}, что в действительности и стало практиковаться и распространилось в феврале на Ижорский и Путиловский заводы в Петрограде (с известными последствиями). «Главные причины катастрофы — транспорт и топливо», а не революция, считали руководители «Продаметы»{318}. Более того, в марте — мае 1917 г. выплавка чугуна немного (и ненадолго) восстановилась.
Выясняя происхождение «снарядного кризиса», Верховная следственная комиссия пришла к противоречивым заключениям. В «Своде сведений» о снабжении фронта снарядами председатель комиссии Н.П. Петров утверждал, что кризис развивался на протяжении сентября 1914 — весны 1915 г. по-разному. До февраля 1915 г. предел подачи снарядов зависел от заводов, изготовлявших корпуса, стаканы, а с весны на первый план выступила нехватка дистанционных трубок для шрапнелей (с марта) и взрывателей для фугасных снарядов (к лету). По его словам, лишь тогда критическое значение приобрело количество не корпусов снарядов, а трубок и взрывателей. Поначалу «число выстрелов… определялось не численностью сдававшихся трубок, а числом изготовлявшихся снарядов», оно отставало от числа трубок. Иначе представлялся ход дела составителю «Свода» о порохе и взрывчатых веществах С.Т. Варун-Секрету. По его мнению, наоборот, недопоставка корпусов стала сдерживать выпуск снарядов «только в последнее время», то есть к концу 1915 г., а до лета 1915 г. «главным тормозом снаряжательных работ», «главной помехой» являлся «не недостаток корпусов снарядов, присылаемых для снаряжения», а «недостаток взрывчатых веществ»{319}.
В другом докладе Варун-Секрет сделал иное сопоставление — количества поступавших для снаряжения дистанционных трубок, корпусов и пороха, и теперь уже у него получилось, что «причиной неподачи» снарядов в нужном фронту количестве был «не недостаток пушечного пороха, а недостаток дистанционных трубок и корпусов снарядов (шрапнелей и гранат)»{320}. Разноголосицу суждений в Верховной комиссии разъясняют доклады Маниковского и Мышлаевского: металлопромышленность была не в состоянии дать требующееся количество корпусов снарядов ни в начале войны, ни во все остальное время; это не отменяет того факта, что сказывалась также нехватка и взрывчатых веществ, и пороха, и трубок, и взрывателей.
